o bdf4013bc3250c39
Шрифт:
говорила тебе, как я живу…
Зина прекрасно сознавала, что становится словоохотливой, развязной, но –
удивительно – это ничуть не смутило ее. Наоборот, ей вдруг захотелось
рассказать Швецу про свою жизнь, что-то в подсознании убеждало ее: он
поймет, проникнется. У нее так мало было в жизни добра, что первый
встреченный ею неравнодушный человек, каковым, несомненно, являлся для
нее Швец, заменил бы ей сейчас, она чувствовала, и отца, и мать, и всех
моралистов
пьянки и ругань, про гроши, с большим трудом выкраиваемые матерью на
учебники и тетрадки для дочери, про серую атмосферу родительского дома…
– Бедняжка, я и не знал, что ты росла в такой обстановке, - посочувствовал
Константин Генрихович. – Представляю, как тебе было скучно.
– Нет, - возразила она. – Скучно мне не было. Мне помогали книги.
Удивительное, быстродействующее лекарство против скуки! Вполне
возможно, что будь в моей семье все мирно да гладко, я и не стремилась бы
учиться. Стала бы, как многие мои одноклассницы, продавщицами да вышла
бы замуж в девятнадцать лет. Не поступила бы в институт, тебя бы не
встретила, - она бросила в него испытующий взгляд.
– Ну, это ты зря! – дернулся Швец. – Если судьбой нам написано было
повстречаться, то мы все равно встретились бы. Я будто бы всю жизнь тебя
ждал…
– А давно ты женат?
90
– Двадцать пять лет. Сыну уже двадцать четыре, дочь на год моложе, твоя
ровесница.
– И что же, за все время ты ни разу не изменял жене? – отважилась спросить
Зина.
Швец поморщился, повертел в руках вилку с ножом, ответил не сразу.
– Как бы тебе сказать, - наконец, промолвил он. – Смотря что понимать под
изменой…
– А разве это слово подразумевает множество толкований? – лукаво
подстегивала его Зина.
– Оказывается, что так, - профессор медлил, стараясь найти нужные слова.
–
Молода ты еще, не сталкивалась со многими вещами. Если понимать под
изменой желание лишний раз не видеть жену, оставаться в своей оболочке -
среди книг, научных интересов, дискуссий с коллегами, командировок, - то
да, изменял. И продолжаю изменять.
– Что же так? – искренне удивилась Зина: такого ответа она никак не ожидала.
«Видно, и впрямь, мало жила», - мелькнула мысль.
– Мы с ней чужие люди, духовно, я имею в виду. Она химик, вся в своих
интересах, колбочках, лабораториях, шут его знает, в чем еще. Спорить о
физиках и лириках сейчас, конечно, уже не модно, но суть вещей-то осталась, как тяжелый ил на дне водоема. Просто никто не хочет тормошить этот ил, поскольку сегодня это уже не продуктивно. Однако мне от этого не легче.
Дома, в атмосфере, которая, казалось бы,
убежищем, чудесным очагом, я чувствую себя, будто на приеме у английской
королевы… Не знаю, поняла ли ты меня.
– Я стараюсь, - тихо ответила Зина.
– И обожаю дни, недели, когда она в командировках, вот как сейчас…
91
– Чтобы безнаказанно принимать у себя молоденьких девушек? – выпалила
Зина и спохватилась.
Повисло неловкое молчание. Она смотрела в тарелку, потупив глаза, он встал, прошелся по кухне и вдруг изо всей силы ударил кулаком в стену. Тупой звук
заставил ее вздрогнуть и осторожно поднять глаза. Константин Генрихович с
укором смотрел на нее, а на его руке пламенели две крупные кровяные
ссадины.
– Прости меня! – вскочила она и бросилась к нему, повисла у него на плече и
все тараторила: - Прости меня, я дура, дура! Я никогда так больше не буду, слышишь, никогда! Веришь мне? – не давая ему ответить, она схватила его
пораненную руку и запричитала: - Что с тобой? Ты ушибся? Тебе больно?
– Поранил о дверной косяк, пустяки, - едва слышно промолвил он. – Больно
от другого…
– Ну прости меня, прости! – умоляла она, понимая, что сказала глупость.
– Я тебя прошу никогда больше так не говорить, слышишь? – он взял ее
обеими руками за голову и пристально смотрел ей в глаза.
– Да, да, - кивала она.
– Никогда! – повторил он. – Иначе я перестану отличать тебя от твоих
подружек-продавщиц, поняла? Я все-таки думал, что ты на несколько
порядков выше их…
– Не буду, не буду, прости… - лепетала она. И вдруг тихо заплакала мелкими
слезами, обняв его и уткнувшись лицом в его широкую грудь.
– Будем считать, что ничего и не было, да? – улыбнулся он и поцеловал ее в
макушку. – Глупенькая какая!
92
Ей стало так хорошо от этих слов, так не по земному легко и свободно, что
она еще пуще разрыдалась – теперь уже от радости, которую не в силах была
перенести…
К вечеру он отвез ее домой, и всю дорогу она ломала голову над тем, что
ответит матери на ее вопрос, где она была. Так ничего и не придумав, Зина
решила, что самое лучшее будет сказать ей всю правду.
– Зиночка, да ты с ума рехнулась, что ли? – ужаснулась мать. Да ведь он, поди, женат.
– Женат, мама, - кивнула Зина, улыбаясь про себя.
– Ну вот, вот… - мать всплеснула натруженными руками, тихо опустилась на
табурет и заплакала, свесив голову к самой груди.
– Мамочка, успокойся, родная! – Зина кинулась к матери, упала перед ней на
колени и положила голову на ее мягкие, теплые колени. – Он обещал