o bdf4013bc3250c39
Шрифт:
гневным взглядом какого-то высокого моджахедского начальника,
восседавшего на куске кошмы. Руки Добрякова были связаны, над ним с
винтовкой в руках стоял боевик и что-то быстро говорил начальнику. Их
языка Добряков не знал, но почему-то смысл сказанного четко отпечатывался
в его мозгу, словно какой-то невидимый переводчик-синхронист шептал ему
в ухо грамотно и добротно вылепленные русские фразы. Эти фразы были
короткими, резкими, предельно
вывод, что попал он в ситуацию далеко не завидную и, судя по суровому
взгляда начальника, не сулящую ему ничего хорошего.
«Он перебежал через наши посты, - рассказывал боевик начальнику. –
Сказал, что сдается. В подтверждение своей доброй воли принес вот это».
Боевик вытащил что-то из мешка, валявшегося у его ног. Добряков чуть
повернул голову, но боевик грубо ткнул его в шею прикладом винтовки, и
Добряков снова уставился в глаза начальнику. Несмотря на то, что
перебежчик не видел, что появилось из мешка, но (странное дело) почему-то
понял, что боевик достал оттуда отрезанную голову русского солдата.
Добряков обомлел, когда понял, что это его рук дело, и очевидная
алогичность собственного поступка повергла его в шок. Он попытался что-то
сказать, громко выкрикнуть в глаза начальнику, но слова застревали в горле, неловко и лениво ворочались на языке, в то время как четкий и
пронзительный голос боевика раздавался над самым его ухом, и слова эти
были разяще-безжалостными:
«Говорит, что убил своего караульного, когда тот заподозрил измену. Говорит, что вынул нож, вот этот (боевик снова что-то показал начальнику), и одним
движением, вот так (опять жест), перерезал ему горло».
192
«Эх, какой профессиональный, грамотный удар, - нахваливал начальник. –
Наш удар! – и после короткой паузы спросил: - И что он хочет?»
«Говорит, что желает уничтожить еще по меньшей мере тридцать советских
солдат. Например, свой взвод, которым он командовал еще сегодня», -
отчеканил боевик настолько несуразное, что даже Добрякову (в его-то
теперешнем положении) и то показалось, что все это похоже на какой-то
забавный фарс, на театральную интермедию, следом за которой непременно
жди смены декораций, которая будет отнюдь не в его пользу.
«Лжет, наверное, этот дошман! – сурово и медленно проговорил начальник. –
Но это нетрудно проверить. Пусть сходит на дело с группой Абдулбаки, ты
пойдешь с ними, понаблюдаешь за ним. Все ясно?»
«Ясно, господин!» – отчеканил боевик и коснулся рукой сидящего
перебежчика.
Добряков, вставая,
свой взвод, получит ли он свободу, но, подталкиваемый прикладом боевика, он не успел и слова вымолвить, как оказался на улице. Осмотрелся. Селение
небольшое, домишек на двадцать пять, кири.9 Прямо перед собой увидел
огороженную камнями площадку, которая в таких поселениях обычно играла
роль мечети. Боевик повел его по узкой улочке и вывел на центральную
площадь с хаузом10 и несколькими деревьями. Под деревьями сидели трое
стариков и, о чем-то перешептываясь, кивали на Добрякова.
Боевик подвел его к какому-то сараю и втолкнул внутрь. Послышался
громкий разговор, в нос ударил густой и ядреный запах сырой кожи. Воины
группы Абдулбаки готовились к предстоящей операции: чистили оружие,
обговаривали очередность действий. Добряков уселся на ковре в углу
помещения и понурил голову. Он чувствовал, что все в нем протестует
9 Кири - небольшое селение, состоящее из ближайших родственников.
10 Хауз – бассейн.
193
против уготованной ему роли, но жажда жизни все-таки переборола мерзость
затевавшегося. «Поскорее бы, - подумал он. – А потом застрелиться!»
Долгие и томительные потекли часы. Его кормили чем-то острым и
невкусным. Потом нарядили в афганское одеяние, облачили, как полагается, в
изар, перухан, васкат, на голову натянули пакуль.11 Затем навесили на грудь
пулеметные ленты. Потом, когда стемнело, вытолкнули на улицу и поставили
в колонну вместе с боевиками. Под пронзительную команду Абдулбаки,
молодого воина с орлиным взглядом, колонна медленно выступила из кири и
часа через полтора (Добряков засек время по наручным часам) подошла к
расположению полка, в котором перебежчик служил командиром взвода.
Боевики окружили лагерь полукольцом, рассыпались по кустам,
замаскировались и приготовили оружие. Абдулбаки сказал, что атака
начнется, когда стемнеет.
Как всегда на юге, стемнело быстро. Отряды быстрыми перебежками стали
бесшумно приближаться к лагерю. Добряков бежал рядом с боевиком,
который был приставлен наблюдать за ним, и сжимал в руках тяжелую
винтовку Ли-Энфилд образца 1904 года с примкнутым штыком. «И на кой
черт мне дали эту дуру? – смятенно думал он. – Все равно не умею с ней
обращаться, да и не пристрелянная к тому же». А потом с облегчением
подумал: «Ну и хорошо, что не умею, значит, в горячке боя вряд ли в кого-то