o bdf4013bc3250c39
Шрифт:
попаду!» Чувствовал, что устал, через каждый шаг спотыкался, потом вдруг
упал, больно ударился о корягу, а тут еще этот чертов душман подталкивал в
спину чем-то острым и все понукал: «Давай, давай, поднимайся!» Насилу
поднялся, ковыляя побежал за боевиками, которые уже ворвались в лагерь и
открыли оглушительную стрельбу.
«Вон твои выбегают! Стреляй, ну! – заорал на него боевик. – А то самого
пристрелю!»
11 Предметы афганской национальной
194
Добряков приложился, прицелился в бегущего с пулеметом солдата и в тот
момент, когда нажимал спусковой крючок, узнал в нем сержанта Коняхина.
Выстрела в таком грохоте слышно не было, но Коняхин споткнулся, выронил
пулемет, как-то смешно перелетел через него, плюхнулся лицом в землю и
затих.
«Молодец! – кричал в ухо боевик. – Вон еще бегут! Огонь!»
Добряков прицелился еще раз, но произошла осечка. Он передернул затвор, выстрелил снова – опять осечка. С недоумением посмотрев на винтовку, он
отшвырнул ее в сторону. Боевик злобно посмотрел на него и, ругнувшись
сквозь зубы, изо всей силы ударил его по голове прикладом своей М-16…
Очнулся Добряков в том же домишке, где разговаривал с главным
моджахедом. Сейчас тот потрясал перед его носом пистолетом и выкрикивал
ему в лицо непонятные ругательства. «Странно, - подумалось Добрякову, -
почему это я теперь ничего не понимаю? Ведь раньше-то понимал…» И едва
только подумал это, как услышал, как моджахед громко и отчетливо бросил
боевику, сопровождавшему Добрякова: «Голову с плеч!» Тот кивнул,
подхватил обреченного под руки, выволок на улицу и оттащил в какой-то
сырой и темный сарай. Обессилевший Добряков бросился на пучок соломы и
забылся тяжелым сном.
Сколько прошло времени до того, как за ним пришли, он не отследил.
Помнил только томительную ночь, пронизывающую свежесть раннего утра,
восход солнца, бросившего в узкое отверстие в потолке тоненький яркий
лучик. Потом дверь открылась, двое моджахедов вошли и навалились на
Добрякова, тяжелые, вонючие. Один взял его за ноги, другой за руки.
Вынесли из сарая и опустили посреди улицы возле сухого бревна. Потом
подошел третий моджахед, рослый и сильный, знаком приказал Добрякову
положить голову на бревно и вытащил из-за пояса огромный лохар.12
12 Лохар – афганский кинжал-топор с лезвием длиной около 15 см.
195
Выдвинув лезвие, замахнулся над головой Добрякова. Тот едва успел
подумать: «Как же можно таким? Все ж не топор. Больно будет…» - как
здоровяк с шумным выдохом опустил мелькнувшее лезвие на шею
приговоренного…
Добряков
по сторонам. Он сидел на холодном кафельном полу Зининой кухни, в ногах
валялся сбившийся в комок толстый плед. Попробовал подняться и сделал
это с большим трудом. Шатаясь, подошел к окну. За стеклами занималось
яркое весеннее утро.
Оглянулся. Никого. «А где Зина?» - подумал вскользь и приметил на столе
бутылку с остатками водки. Жадно припал к ней и выпил в два глотка.
Поискал, чем закусить, но ничего не нашел и открыл холодильник. Схватил
кусок сыра и, не отрезая, откусил. Прожевал, сел за стол и закурил.
«Куда же все подевались? – подумал еще раз. – Витьке вроде на работу». И
только подумал, как дверь распахнулась и парень влетел на кухню –
растрепанный и встревоженный.
– Матери плохо! – выкрикнул он.
– Где она? – поднялся с места Добряков.
– В ванной, отрыгивает, еле доползла! Задрочили вы пьянкой своей!
Добряков пошел в ванную и еще в прихожей услышал громкие
спазматические звуки. Рванул дверь и увидел Зину, которая в одной ночной
рубашке стояла на полу на четвереньках, изогнувшись над пластмассовым
тазиком. Из ее горла и вырывались те звуки, которые слышал Добряков, а в
тазик из ее рта тоненькими осклизлыми струйками стекала тягучая бордовая
масса.
– Может, похмелиться? – спросил Добряков.
196
Зина посмотрела на него дикими, выпученными глазами, хотела что-то
ответить, но очередной сильный спазм скривил ее лицо и она опять
судорожно затряслась над тазиком, выплескивая из себя бурую слизь.
Влетел Витя, протянул матери таблетки:
– Эти?
Зина оторвалась от тазика, скосила взгляд на ладонь сына и выдавила через
силу:
– С лимоном… в воду…
– Иди на кухню, - налетел Витя на Добрякова, - возьми в холодильнике
лимон, разрежь напополам и выдави в стакан с водой. Давай!
Добряков пошагал на кухню, дивясь про себя и покачивая головой.
«Похмелиться бы, так получше бы стало», - подумал он, но тут же вспомнил, что выпил остатки водки, а потому решил про похмелку речи больше не
заводить. Отжал лимон, принес полный стакан в ванную.
Зина сидела на кромке ванны и трясущимися губами лепетала несвязное:
– Отравилась я… хватит… выльешь потом…
Витя согласно кивал головой и держал на раскрытой ладони таблетки. Когда
вошел Добряков, Зина взяла таблетки, пихнула в рот и запила мелкими