o bdf4013bc3250c39
Шрифт:
глотками.
– Когда это началось? – спросил добряков.
– С полчаса назад, - ответил Витя. – Я тебя будил, будил. Без толку.
«Так вот кто толкал меня в шею во сне! – догадался Добряков, но потом в
голове у него снова все смешалось: – Но ведь бред какой-то! Неужто я за эти
полчаса и в сарае сутки провалялся, и Коняхина застрелил, и сам погиб?
Ничего не пойму…»
197
– Зина, может, тебе похмелиться, а? – осторожно начал он. – Полегчало бы.
бы сбегал…
– Что-о?! – дико взревела она. – Похмелиться?! Да иди ты знаешь куда вместе
с твоим похмельем! Отравилась я, а он – похмелиться! Таблетки вон буду
глотать снотворные да отлеживаться. – Она помолчала немного, опустив глаза
и тяжело дыша, потом сказала уже тише: - А тебе, знаешь, лучше бы уйти.
Дома-то ведь давно не был.
– А как же… вдруг помочь, - заикнулся было Добряков, но Зина резко и
категорично оборвала:
– Незачем мне помогать! Мне помощник теперь – снотворное да постель. Да
и видеть никого не хочу. Вите скоро на работу, так побуду одна в тишине, может, уснуть удастся. Так что ступай, наверное.
– Но… понимаешь… я таким вот путем, как ты, никогда не лечился… -
забормотал Добряков. – Мне постепенно надо бы…
– Похмелиться хочешь? – поняла Зина. – Так разве я тебе мешаю? Только
один, пожалуйста, без меня на сей раз, я покоя хочу, понимаешь?
– Понимать-то понимаю, - снова промямлил Добряков, - но вот… как тебе
сказать-то…
– Да говори уж прямо, что денег нет! – выбросила Зина ему в лицо обидное. –
Только на меня теперь не рассчитывай. И так попили два дня на мои. Хорошо
попили, согласен?
– Да, но…
– Я все сказала, - устало отмахнулась Зина. – Иди домой, я сейчас ложиться
буду, а Вите на работу.
Добряков все еще мялся, но Витя вдруг повернулся к нему вплотную и как-то
угрожающе прошептал, почти прошипел:
198
– Не понял, что ли? Вали отсюда, тебе сказано! Или… - и он угрожающе сжал
кулаки.
– Ты меня не пугай, сынок, - по возможности вежливее предостерег Добряков.
– Я ведь в Афгане служил.
– По мне хоть в двух Афганах! Выметайся, тебе сказано! – наступал на него
Витя, с самым серьезным намерением поднимая кулаки к груди.
– Не напрягайся, я все понял, - кивнул Добряков, развернулся и вышел в
прихожую. Обулся, открыл дверь и сбежал вниз, не вызывая лифта.
«Идите вы все в жопу с вашим гонором!» - в сердцах выругался он. Потом
пошарил рукой в кармане, вытащил скопившиеся от сдач деньги и от радости
даже присвистнул: за два дня он «наварил» ни много ни мало аж около
тысячи рублей.
«Лечитесь на здоровье, Зинаида Николаевна, -
и без вас как-нибудь не пропаду!»
И, ускорив шаг, направился в ночной магазин.
11
Все утро, до полудня, Добряков поправлялся купленным пивом. Сидел на
кухне, пил небольшими глотками и пускал сигаретный дым в потолок.
Потолок этот за несколько лет курения закоптился, стал похож на свинцовое
грозовое небо, и Добряков неоднократно подумывал о том, как бы забелить
эту гадость. Но поскольку сам белить не умел, а позвонить матери и
послушать ее советов так и не сподобился, то потолок день ото дня
становился все чернее.
199
«С другой стороны, не курить же в туалете, - оправдывался он перед собой. –
Там к тому же дым по вентиляционной трубе проберется прямиком наверх, к
соседям. Хлопот потом с имя, как бабушка говаривала, не оберёшша».
Он включил подержанную магнитолу «Vitek», вставил кассету Любови
Успенской и плеснул в стакан новую порцию «Хейнекена». Как все-таки
приятно пить свежее прохладное пиво под любимые песни! И никакой Зины
не надо с ее проблемами, с ее неадекватным сыном и с ее … как его…
Испугаем! Он вспомнил корявую, неуклюжую фигурку Петьки Волкова и
презрительно усмехнулся: «И чего нашла в нем? Воздря какая-то, не мужик!»
Он выпил полный стакан, закурил и покосился на пол. Там, в углу, возле
мойки, стояли опустошенные им за сегодняшнее утро бутылки. Он насчитал
пять штук и расплылся в довольной улыбке: «Хорошо сидим!» Потом подпер
подбородок левой рукой и вслушался в голос любимой певицы:
Я буду очень по тебе скучать,
каждый день и вечер каждый.
Буду помнить о твоих больших,
ласковых руках.
Я буду очень по тебе скучать,
как бывало не однажды.
И поэтому не прячу я
слезы на глазах.
«Жизненная песня, сказала бы мать, - расчувствовался Добряков. – А вот
интересно, обо мне кто-нибудь будет скучать вот так – до слез, до тоски?
Хотя бы припомнит на минутку?»
200
Он вспомнил обе свои женитьбы, все свои связи, случайные и более-менее
длительные, и пришел к неутешительному выводу, что вряд ли такая персона, как перманентно пьяный Добряков, вызовет в ком-то хоть капельку