О моем перерождении в сына крестьянского 2
Шрифт:
— А ты не могла бы…
— Зачем?
— Но надо же узнать хотя бы, что это за фигня такая — зонд Вингета?
— Это я тебе и сама расскажу. Постоянно забываю, что ты не в курсе многих общеизвестных штук.
И рассказала.
Если без лишних деталей, интересных сугубо специалистам, этот самый зонд (названный, кстати, по имени одного из предков Гриннеев, жившего в те времена, когда род правящих менталистов только-только начинал своё победное развитие) является развитием идеи ментального раппорта-резонанса. От полноценного и полного раппорта отличается асимметрией, то бишь односторонностью: менталист
При помощи зонда Вингета даже «всего лишь» пятого круга можно делать с разумом реципиента много всяких жутковатых штук. Потому что как раз на пятом круге разорвать раппорт может только тот, кто послал зонд. А уж если возвысить его до ранга высшей магии…
— Я правильно понимаю, что принять зонд Вингета можно только добровольно?
— Если менталист не превосходит ступеней на двадцать, лучше больше — да, только так. Смотришь глаза в глаза и давишь волей собственное сопротивление, пока в тебя… протискиваются.
— Ага. И требование принять зонд…
— … ещё грубее, чем требование раздеться догола и нагнуться, подставляя тылы. Кратно.
— Чудесно. Изумительно. Тогда очевидный новый вопрос: что я могу сделать в ответ на такое?
— Да на что фантазии со смелостью хватит. Хоть башку ему отрежь и в собственном соку запеки. Я любое твоё решение поддержу, ты знаешь.
— Давай для начала складируем их всех… как Малдейга.
То есть кататонический ступор плюс Сутки За Мгновение. Зачем нужны новые решения, если уже отработанные старые вполне решают возложенные задачи? Вот именно.
Сказано — сделано.
А потом мы сели обсуждать неприятную ситуацию.
Вообще такой фигни мы не ожидали. Никак. Если воспринимать это всё как попытку давления, то как-то оно совсем уж грубо и нагло. Всё равно что своими руками подписать индульгенцию на любой, ещё раз подчеркну, любой шаг в свой адрес. Даже если Хельри рассчитывала смять всякое сопротивление со стороны Лейты и меня простой грубой силой… а как же запасные планы? Что, если смять не получится или получится не до конца? Какая-то слишком резкая и безосновательная эскалация конфликта из-за Гариха…
…или не из-за Гариха? Гильдейцы работают, а платит, например, господин Оттагро Корбаниг?
Очень, очень правдоподобно. Но сразу принимать это за истину мы не будем, не-е-ет. И меры для подстраховки непременно примем. Все, какие доступны. Здоровая паранойя и всё такое, агась.
Насколько легко менталистам пробраться в чужой разум, считать эмоции и мысли, распотрошить память, а то и напрямую воздействовать на сознание жертвы — настолько же трудно проделать что-то такое с самими менталистами. Причём дело тут даже не только и не столько в чарах, сколько в дисциплине ума. В чистейшем контроле персонального микрокосма.
Понятное дело, что абсолютной стойкости не бывает. Любого можно сломать, вывернуть мехом внутрь, после чего посыпать солью и сожрать (сугубо метафорически!
В руках у хорошего целителя даже сдохнуть не получится. При самом горячем желании.
Маленькая проблемка заключалась в том, что времени на вдумчивое потрошение попавшегося нам менталиста у нас, скорее всего, не будет. Что не оставляло особого пространства для манёвра.
Ну и ладно.
Безобразное поведение явившейся кодлы изрядно поубавило мой пиетет перед всеми её членами. А стать другом Торелра нам, похоже, и без того не грозило.
Хельри очнулась в очень тёмном, очень тихом и очень страшном месте. Настолько страшном, что сразу поняла: это не естественное чувство. Но… понимание пониманием, а воля волей — но когда сердце в груди частит, словно во время спринта, холодная кожа влажна из-за проступающего пота, глаза же сами собой лихорадочно скачут туда-сюда, выискивая угрозу, не находя её и от того лишь распаляя топкую внутреннюю жуть пуще прежнего…
Да.
Осознать, что страх твой наведённый, искусственный — это одно. Перестать бояться — иное.
Совершенно не помогали делу сопутствующие обстоятельства: вялая кисельная слабость во всём теле, столь разительно не сходная с привычной силой, полная нагота и обманчиво мягкие, но прочные путы, удерживающие её на чём-то вроде большого косого креста. Причём так, что даже в полной силе она бы не взялась освободиться от них.
— Не нравится мне эта тенденция, — раздался знакомый голос. — Чем дальше, тем чаще приходится практиковаться в мастерстве допросов под давлением.
— Ничего не поделаешь, — другой голос, тоже знакомый. — Да и умение нужное.
— И то верно. Ну что, начнём?
Чужой палец слегка чиркнул Хельри поперёк живота. Не больно, но совершенно неожиданно — и предательские рефлексы заставили мышцы дёрнуться, несмотря даже на общую вялую заторможенность.
— Ты не переборщила с подавлением?
— Нет. В самый раз: самоконтроль на минимуме, но чувствительность почти нормальная.
— То есть в работу афферентных нейронов ты не вмешивалась?
— А надо? Как по мне, рановато усиливать входящие сигналы.
— Действительно. Пойдём по восходящей, как обычно, только с ускорением.
— М-гм. Да, жаль, что времени маловато.
— Жаль. Но ты ведь не позволишь ей сдохнуть? И следов всё равно не останется.
Вот тут Бескостную проняло безо всякого наведённого страха. До самых костей проняло.
— В-вам это с рук не с-сойдёт!
— Это почему же? — академическим тоном поинтересовался первый голос. — Ты, может, не вполне понимаешь, что к чему, но когда я говорил про следы, я имел в виду также следы в памяти. Ты, дорогуша, просто не вспомнишь ничего. Что, если подумать, в твоих же интересах. Ты молодая, красивая…