О носах и замка?х
Шрифт:
— Хм. — только и выдал Мо, после чего отвернулся. Он кое-что знал такое о Шнырре Шнорринге, что совершенно точно не позволило бы ему сыграть против них.
— Меня больше заботит этот докторишка, — сказал толстяк. — Он сунул нос в это дело — как бы не опередил нас.
— Гм. — Бёрджес недобро ухмыльнулся. — У меня появилась идея.
— Только давай без этого, — проворчал Мо.
— Нет, ты послушай… Мы ведь уже знаем, чего от него можно ожидать, так? История с Черным Мотыльком. Он переиграл нас.
— И что?
— Он пронырливый и слишком уж умный — этого не отнять, но знаешь что?
— А ты прав! Никогда не думал, что скажу это, но хорошая идея, Бёрджес. Нужно придумать, как сбить с пути доктора и немного подпортить ему жизнь. Беда в том, что он ест с руки у господина комиссара. Ну, или господин комиссар ест у него с руки — так просто не понять. Слишком уж он наглый, этот доктор Доу. Ладно, это мы решим.
Мо поглядел на Бёрджеса и рассмеялся — напарник закрыл нос шарфом, у него даже глаза заслезились от стоящего в окрестностях канала запаха: а когда-то тот, помнится, уверял его, что мерзким запахам его не сломить. Все же у того, что треклятый Кнуггер дал Мо в нос, была одна положительная сторона: он не чувствовал эту вонь…
На Блошином маяке констеблям подтвердили, что видели «странного летуна» под дождем, и он якобы приземлился где-то в районе пакгаузов. Никто никуда не сообщал, потому что отслеживать различные странности по эту сторону канала не входит в обязанности служащих Департамента. Смотритель маяка рассказал Бёрджесу и Мо, что приземление неведомого летуна вышло не из мягких: его крылья скрежетали, они дымились, оставляя за собой два длинных сигарных следа. Очевидно, он хотел перебраться через канал и затеряться в Фли, но что-то сломалось в его этом странном механизме.
Тогда Бёрджес и Мо направились к указанным пакгаузам. Они велели Тумзу приземлиться в неприметном тупике у заброшенной шляпной фабрики «Кори и К°» и дожидаться их там, после чего, прихватив гарпунные ружья и мешок с сетью Бёрджеса, отправились на ловлю «этой наглой болтливой птички».
Оказавшись на твердой земле, Бёрджес еще какое-то время инстинктивно пытался удерживать равновесие и постоянно спотыкался. Более привычный к полетам Мо шагал увереннее, но вел он себя осторожно, подозрительно косясь по сторонам и вслушиваясь в ворчание за бурыми кирпичными стенами.
Местные не особо обращали на них внимания. Здешние обитатели походили на земляных червей, и их, кажется, вообще ничто не волновало, кроме их непонятных дел. Казалось, у них даже язык был свой собственный — они не договаривали одно слово, начиная говорить уже следующее, не делая ни расстановок, ни пауз. Выяснить у них какие-либо сведения было попросту невозможно. Поэтому переодетые констебли решили действовать по старинке, как их учили: стандартный поиск беглеца подразумевал методичный и неукоснительный обыск всех помещений и закутков, в которые требуемая личность гипотетически может забиться.
Бёрджес и Мо принялись рыскать по заброшенным складам, но так никого и не отыскали, зато едва не стали жертвами нападения гигантских крыс, лишь чудом не провалились в канализацию, неосторожно ступив на гнилые доски, а Мо перепачкал костюм в какой-то мерзкой липкой
Наконец, они наткнулись на выглядевшую заброшенной буксирную станцию, раскинувшуюся на берегу. Она была ограждена высоким забором, над воротами висела ржавая вывеска: «Крамборген».
Констебли проникли на территорию станции, и с удивлением обнаружили, что она не заброшена. В окнах лодочного сарая горел свет, а из труб курился дымок. У причала стояло старенькое суденышко, на борту которого так же было выведено: «Крамборген». На берегу неподалеку, завалившись на борт и зияя пробоинами в зеленом днище, ржавел еще один буксирчик, всем своим видом походящий на дохлую рыбу.
В первое мгновение Бёрджесу и Мо почудилось какое-то шевеление в иллюминаторах его кособокой надстройки, но всем их вниманием сразу же завладел старик в вязаной докерской шапочке и дырявом пальто. Огромной совковой лопатой он перегружал разномастный мусор и хлам из громадной кучи в тележку на тонких рельсах, которые вели прямиком на причал. Судя по всему, этот хлам должен был пойти на растопку паровой машины.
Стариком с лопатой оказался сам хозяин станции, некий мистер Уортон, личность крайне недружелюбная. Незваных гостей он встретил нахмуренными бровями, снующей из стороны в сторону щетинистой челюстью и подозрительным взглядом. Когда он узнал, что посетители не намерены арендовать его суденышко, а заявились с расспросами, он велел им убираться, спотыкаясь на ходу и черпая одутловатыми глупыми физиономиями уличную грязь.
Бёрджес и Мо подступили к старику вплотную. Бёрджес состроил самую зверскую рожу из своей коллекции зверских рож, а Мо посоветовал мистеру Уортону не пыжиться, иначе его самого сейчас отправят в тележку с мусором для растопки, а затем и в топку. И тогда старику не оставалось ничего иного, кроме как ответить на вопросы этих господ.
Мистер Уортон отвечал лаконично и больше скрежетал зубами. Ни о каком человеке в полосатом пальто, прилетевшем на берег на механических крыльях, он, мол, и слыхом не слыхивал и видом не видывал.
Бёрджесу и Мо подобная совершенно недружественная беседа не понравилась, и толстяк велел напарнику поучить лодочника манерам. И все же как следует проделать свою излюбленную часть процедуры у них не вышло. Громила Бёрджес едва схватил старика за грудки, как тут же откуда ни возьмись явилось подлинное безумие в лице невысокой, но очень бойкой молодой женщины с взлохмаченными волосами — под слоем угольной пыли угадывались огненно-рыжие пряди.
Констебли не успели даже понять, откуда она появилась — кажется, выбралась из надстройки буксира на берегу. В моряцком бушлате и штанах, в грубых здоровенных башмаках и замотанная по самый нос полосатым шарфом, эта женщина явно восприняла незваных гостей пресными и вознамерилась как следует всыпать каждому перцу.
— Пошли прочь, мерзавцы! — кричала она. — Пустите его! Папа!
— Нет, Гилли! Уходи! Уходи! — старик по-настоящему испугался и попытался прогнать дочь, но не тут-то было.