О, юность моя!

Сельвинский Илья Львович

Арбитр поднял пряжку высоко вверх и показал пуб­лике.

— Вот на что идут некоторые борцы! Стецюра хотел нанести студенту тяжелое ранение.

С галерки раздался львиный рев. Стецюра бросил­ся за кулисы. Но толпа, перепрыгивая через барьер, хлы­нула за ним. Мишин развел было руки, чтобы приоста­новить бурю, но его отбросили в сторону. Стецюра ки­нулся на конюшню, выключил свет и мимо Анжело и его дамы нырнул в угол стойла вороного жеребца. Толпа за­полнила конюшню, но жеребец мирно грыз овес, время от времени оглядываясь на толпу и посвечивая в полу­тьме фиолетовым глазом.

Стецюру, конечно, выгнали из чемпионата.

Трецек дал в своей газетке двадцать строк под названием «Бо­рец Стецюра — Джек Потрошитель», и целую неделю парод валом валил в цирк поглядеть на милого сердцу студента, который едва спасся от гибели. Его осыпали цветами, забрасывали записками с просьбой о свидании, бросали в конвертах деньги.

Когда волнение утихло и сборы снова начали падать, Мишин придумал новую сенсацию.

— Елисей! Ты будешь бороться с любым дядькой из публики на звание чемпиона Крыма полутяжелого веса.

— Что вы, Мишин, куда мне?! Здесь ведь будет уже не театр, а самое настоящее.

— Ну и что ж такого? Неужели ты не положишь лю­бого дядьку твоего веса, если он не знает всех тонкостей борьбы?

— Все-таки страшно.

— Не робей! Все пойдет как по маслу. Жюри-то бу­дет мое!

Когда Мишин объявил с арены о состязании «Сту­дента Икс» с любым желающим из публики, он выдви­нул условия, которые были жестче самого Дракона с его кодексом:

— Первое: раз борьба ведется на звание чемпиона Крыма, то и бороться со студентом имеют право только жители Крыма. Второе: вес каждого претендента на это звание не должен превышать пяти пудов, поскольку сам студент весит четыре с половиной. Третье: соперник дол­жен знать основные правила классической борьбы. Хва­тать ниже пояса, подножки, а также зажим органов ды­хания запрещаются.

На арену вынесли базарные весы, стол и три стула.

— Почтеннейшая публика! Прошу трех человек за­нять места за судейским столом!

Из ложи, не мешкая, вышел высокий и тощий полков­ник из отставных земгусаров (это был сосед Мишина по меблирашкам, с которым арбитр частенько выпивал), за ним — любовница Мишина и одновременно хозяйка меблирашек и, наконец, городской сумасшедший Ефремка. Ефремку в городе хорошо знали и встретили его смехом и аплодисментами.

— Желающие бороться со студентом — ко мне! — гремел Мишин. — Пожалуйста! Не стесняйтесь! Есть же силачи среди вас. Крымская земля, как говорится, не пуста стоит.

И вот с трибуны сошли: короткий приземистый тата­рин и двое русских. Мишин потребовал паспорта.

— Вы мелитополец, — сказал он одному из русских. — Извините, но участвовать в соревновании вы не можете.

Потом он велел двум другим раздеться до пояса, снять сапоги и взвеситься. Тут все было правильно.

— На арену вызывается «Студент Икс»!

Под громкие аплодисменты вышел юноша в белом трико. Он был подобен колонне.

— Борьба ведется пятнадцать минут! — снова объ­явил зычный голос. — Если схватка не приведет к пря­мому результату, победа присуждается нашему борцу. Начали!

Борцы сошлись. Елисей, как полагается, протянул противнику руку, но тот, не здороваясь, кинулся на Ели­сея и свалил его на бок. Публика засвистала и зашикала.

— Некорректно, да бог с ним, — оглушительно заме­тил Мишин. — Наших борцов таким манером не возь­мешь.

Действительно: Леська стряхнул с себя пять пудов и улегся лицом вниз. Противник пробовал повернуть Ели­сея то справа,

то слева и тяжело дышал. От него пахло квасом и луком. Леська представил себе что-то вроде окрошки. Окрошку он давно не ел: в Крыму ее не знали.

Не сумев приподнять Леську, едок окрошки стал лок­тем сильно тереть ему шею.

Толпа зашумела.

— Прием запрещенный! — рявкнул Мишин.

— Неправда! — закричал сумасшедший Ефремка, выскакивая из-за стола. — Я видел, как Марко, этот святой, тер голову Залесскому, который чемпион Поль­ши. Сам видел. Это называлось «массаж».

Публика засмеялась и наградила Ефремку хлопками. Пароду хочется правды. Хотя бы и в речах сумасшед­шего.

Пока противник, ухватив борца за плечи, пытался приподнять античное это тело, Елисей вдруг схватил его руку под мышку и крепко зажал у груди. Затем, не давая опомниться, сделал высокую «свечку» и широкой своей спиной припечатал парня к ковру.

Цирк загремел.

— Господин студент Икс! — обратился Мишин к Лесь­ке. — Согласны ли вы сегодня бороться со вторым пре­тендентом или мы отложим схватку до завтра?

— Я абсолютно свеж, — ответил Елисей, улыбаясь.— И если публика желает...

Публика аплодисментами ответила, что желает.

Теперь против Елисея вышел татарин. От него тоже пахло луком, но в сочетании с бараньим салом.

«Шашлык», — подумал Леська, и ноздри его разду­лись.

Татарин начал с хитрости, как и русский парень, но провел гораздо более своеобразный прием. Сначала он все юлил, бегал от Леськи по всему ковру и даже за его пределами, вызывая хохот зрителей, и вдруг с хищной гибкостью бросился противнику под ноги. Леська, споткнувшись о татарина, упал, а тот мгновенно навалился на его плечи. По-своему это был великолепный борец. Но классика не признавала такого рода увертку. Пуб­лика неистовствовала. Арбитр поднял руку.

— Такого на арене еще никогда не бывало. Я не могу сказать, запрещенный это прием или нет. Я обращаюсь к господину студенту. Господин студент! Угодно ли вам считать этот прием запрещенным? Если да, то я сейчас же дисквалифицирую вашего противника.

— Пусть борется дальше, — глухо ответил Елисей, лежа под татарином.

Слова его были приняты аплодисментами: народ це­нит благородство.

На третьей минуте Леська перевел противника в пар­тер, сделал вид, будто замешкался, и, когда татарин вздумал было подняться, молниеносно поймал его на «обратный пояс» и вскинул вверх. Теперь татарин лежал у него на плече. Елисей пронес его по всей арене и, дойдя до средины, швырнул на лопатки. Татарин грохнулся, как мешок с песком, и не сразу сообразил, где он.

В течение дальнейших десяти дней цирк ломился от зрителей. На Леську лезли русские грузчики, татарские пекари, украинские хлеборобы. Он втянулся в эту борь­бу. Она захватила его гораздо глубже, чем дешевая игра в чемпионате: здесь боролись люди с жизненным опытом, и каждый проявлял какую-нибудь смекалку, чтобы обой­ти правила. Это был сам народ, который ни в чем не вы­носил каких бы то ни было рамок. Если б им разрешили вольную борьбу, какая встречается в самой жизни, мно­гие из грузчиков, пекарей, хлеборобов победили бы Лесь­ку, но арбитр Мишин и триумвират Лжеполковник — Любовница — Сумасшедший неизменно присуждали по­беду студенту, и в конце концов довольно справедливо: играя в шахматы, нельзя ликвидировать королеву, сду­нув ее с доски.