О, юность моя!
Шрифт:
Бредихин завоевал звание чемпиона Крыма и тысячу керенок в виде премии.
Все шло, казалось бы, хорошо. И вдруг вызов к ректору.
«Вот оно! — подумал Леська. — Карсавина пожаловалась, и сейчас меня будут исключать из университета. Как я мог подпасть под такое влияние дикого старика! Это наваждение какое-то... Какой-то гипноз».
Но Аким Васильевич ничуть не смутился:
— Вас вызывают совершенно по другому поводу. Ни одна женщина не поставит под _удар_мужчнну_ только за то, что он ее любит. Одно из двух: либо я ничего не понимаю в женщинах, либо мир изменился
Но мир в корне не изменился, и колдун, пожалуй, действительно понимал толк в женщинах.
— Я очень рад вашим спортивным успехам, — сказал ректор. — Но звание циркача несовместимо со званием питомца Таврического университета. Вам, дорогой мой, придется выбрать между «Студентом Икс» и студентом Бредихиным. Еще одно выступление на арене цирка — и вы поставите себя вне стен вашей alma mater.
Так закончилась блестящая карьера Елисея Бредихина.
Денег у Леськи было много, но он понимал, что они быстро разойдутся, поэтому купил себе зеленый студенческий костюм с орлами, о которых мечтал с детства, внес деньги за второе полугодие в канцелярию университета, снова заплатил Беспрозванному вперед за квартиру и опять остался с пустым карманом. И вновь пошло в ход сало прапорщика.
В университете Карсавина раздала студентам рефераты.
— Вы свободны, коллеги! — объявила она своим ясным голосом. — Студента Бредихина прошу остаться.
Студент Бредихин сидел на скамье в совершенном одиночестве. Сидел, как на скамье подсудимых. Алла Ярославна подошла и принялась глядеть на него с выражением, которого Леська не разгадал.
— Что означает это сочинение? — спросила она официальным тоном.
— Там все сказано...
— Это писал душевнобольной.
— Может быть, мы спустимся в Семинарский сад? — робко спросил Леська.
Карсавина вспыхнула:
— Однако вы, оказывается, записной донжуан!
— Это явствует из моего письма?
Карсавина опустила веки.
— Нет.
(Это была настоящая женщина.)
— Слава богу. Что же меня теперь ожидает? Вызов к ректору? Исключение?
— Как вы осмелились, Бредихин? Кто дал вам право?
— Алла Ярославна! Клянусь вам: я бы никогда не осмелился. Но я полюбил вас еще в Севастополе, когда вы допрашивали меня в тюрьме. Помните? Я тогда был гимназистом... Весь ваш обаятельный облик, мягкий ласковый голос, теплая рука на моем затылке... И это не было тонкой тактикой следователя, вы действительно выпустили меня на волю!
Карсавина рассеянно смотрела на Елисея, разглядывая его брови, ноздри, губы.
— Так это были вы?
— Да, но у меня к вам один вопрос. Разрешите? — спросил Елисей.
— Спрашивайте.
Леська понизил голос:
— Как вы могли стать следователем у белогвардейцев? Вы! Такая чудесная!
Алла Ярославна сделала порывистое движение.
— Вы коснулись моей раны... Это мучает меня до сих пор... Арестованных было много, следователей мало. И вот министерство внутренних дел мобилизовало чуть ли не всех чиновников юстиции, прихватив и профессуру. Но я делала все, чтобы отпустить на свободу как можно больше людей. Уж вы-то
— Но представляли и к повешению? — все так же тихо спросил Леська.
— О нет, нет...
— Вы правду говорите?
— Даю вам честное слово! К тому же мне, как женщине, давали самые легкие дела.
Леська взял в ладони ее руку и поцеловал. Она улыбнулась и сказала:
— А теперь уже вы меня допрашиваете?
— Простите.
Она отняла руку.
— Я должна идти.
— Нужно ли мне писать реферат о суде присяжных?
— А вам не хочется?
— Да не очень. После толстовского «Воскресения» что можно сказать о нем хорошего?
— Матрикул с вами?
— Со мной.
— Разрешите.
Она взяла матрикул, полистала его, нашла свою графу и поставила зачет.
Аким Васильевич был в восторге:
— Поздравляю! Вы для нее уже личность. Она о вас думает. И вообще, что я вам говорил? Аким Васильевич кое-что в женщинах понимает. Кстати: сегодня сюда заходила очень миленькая барышня и оставила для вас сверток.
Леська разрыл три слоя папиросной бумаги и увидел синий кожаный пояс.
— Тут и записка есть. На столе.
«Милый Леся! Для белого трико необходим пояс, и обязательно синий. Поверь моему вкусу: это очень элегантно. Прими мой скромный подарок.
— Вы имеете исключительный успех у женщин, Елисей, хотя, может быть, сами того не подозреваете. Однако не смейте разбрасываться. Эту девушку, Мусю, оставьте в покое, — вы разобьете ей жизнь. Займитесь Аллой Ярославной, и только ею. Такая женщина сама может свести в могилу всякого.
— Ну, я бы этого не сказал...
— А я сказал!
В университете к Леське подошел Еремушкин.
— Вот тебе адресок: консервная фабрика «Таврида». Это около тюрьмы. Вызовешь мастера Денисова, а он свяжет тебя со мной.
— Спасибо.
Бредихин вошел в аудиторию и сел на скамью, полный воспоминаний о своем разговоре с Аллой Ярославной. Над кафедрой гудел Булгаков, который пытался разрешить проблему промышленных кризисов. Мелькали имена Лавеле, Жюгляра, Милльса, Сисмонди, Родбертуса, фон Кауфмана, даже Туган-Барановского, но имя, которое обязательно должно было фигурировать в этом перечне, отсутствовало. Больше того: когда Булгакову нужно было произнести слово «революция», он говорил: «привходящие обстоятельства». Когда же Булгаков, затронув проблему стоимости, начал опираться на теорию предельной полезности Бём-Баверка, Бредихин встал и поднял руку:
— Я хотел бы задать вопрос.
— Пожалуйста.
— Почему, привлекая Бём-Баверка с его теорией, которая объясняет только частности, вы ничего не говорите о прибавочной стоимости Маркса, которая объясняет всеобщий закон соотношения цены и ценности? И второе: почему, перечисляя имена от Лавеле до Тугана с их домыслами, вы и здесь игнорируете Маркса, который связывает промышленные кризисы с природой капитализма?
Студенты замерли.
— Как ваша фамилия?
— Бредихин Елисей.