О, юность моя!

Сельвинский Илья Львович

— Какое ты имел право чудить? — сдерживая ярость, проскрежетал Еремушкин. — Кто дал тебе указание на дискуссию? Тебе доверили большое дело, у тебя оказался дружок, который служит в Осваге, а ты берешь и по-ду­рацки все это смахиваешь к чертовой матери.

— Но не мог же я допустить, чтобы этот поп...

— Мог! Должен был допустить! Если б ты рассказал об этом мне, мы бы выпустили листовку, подбросили ее в университет, и ты по-прежнему жил бы припеваючи. А теперь что? Будешь работать на этой фабрике. Повид­ло варить будешь.

Что ты можешь ему поручить. Иван Абрамыч?

— «Веселку», а то что же еще?

Фабрика «Таврида» инженера Бутова варила повидло и мармелад из фруктов заказчика. Сегодня заказчиком был купец Зарубов, а заказ стоил ему семьдесят тысяч «колокольчиками». Обо всем этом рассказал Леське Де­нисов, когда вел его во второй цех.

Погода скверная: промозглая, осклизлая, какая бы­вает в Крыму только в декабре. Цех пахнул горячим ва­реньем вперемешку с горьким дымком. Там было про­хладно. Но у котлов, вмазанных в очаги, работала целая стая веселых девушек, и это вносило в каменный сарай чуть ли не весеннее настроение.

— Здесь будешь работать, Бредихин. Видишь: девуш­ки крутят повидло, а когда которая устала, ты возьми у нее «веселку» и крути заместо ее. Только смотри, чтобы повидло не прикипело к днищу, а то брак получается, а брак — это из жалованья.

Денисов ушел.

— Здравствуйте, девушки! Моя фамилия Бредихин.

— Слышали.

— А ваши как?

Девушки прыснули.

— Комиссаржевская.

— Я Гельцер.

— А я Шаляпина.

— Вы что, девушки, смеетесь надо мной?

— Зачем смеяться?

— Все, как на подбор, знаменитости?

— Мы все, как одна, подкидыши, — сказала, подойдя к Елисею, четвертая, оставив свой котел на произвол судьбы. — Все из приюта. Фамилий у нас не было, вот воспитательницы-дуры и назвали нас, как хотели. Еще и насмешки строили. Вот я, например, Лермонтова, а вон тот мальчик — Потемкин-Таврический.

Елисей подошел к ее котлу и принялся кружить вес­лом по фруктовой массе. Лермонтова стояла рядом и ши­роко улыбалась: зубы у нее росли, как у подростка, в три этажа.

— Крепче шаркай! Ну! А то нагар будет. Крепче! Я кому говорю? Эх ты, недотык! Вот теперь хорошо. Ум­ница. И какой же ты миленький. Студентик! Очень обо­жаю студентиков. Как увижу, аж дрожь продирает... А если тебе наши фамилии не нравятся, то я даже была б согласная поменять свою на твою.

— Эй, студентик! Хватит Нюське Лермонтовой при­служивать, — закричала Гельцер. — Мне помоги.

Елисей работал за четверых. Но усталости не чув­ствовал: девушки так ему нравились, что он играл своей «веселкой», как перышком.

В цех вошел Зарубов с инженером Бутовым.

— Это что? Новенький? — спросил инженер.

— Да.

— Как вас именовать?

— Бредихин Елисей.

— А зачем вы работаете в студенческом костюме? За­мажетесь по первое число. Скажите мастеру, чтобы вы­дал вам робу.

— Благодарю вас.

— Постойте... Где я вас

видел? Безумно знакомое лицо.

— Не знаю...

— Ба! Это не вы ли боролись в цирке под именем «Студента Икс»?

— Я, — ответил Елисей, почему-то покраснев.

— Слыхал, Федор Алексеевич? Это классный борец.

— Ну?

Зарубов подошел к Леське и стал бесцеремонно щу­пать его, как петуха.

— Так ты, стало быть, борец?

— Стало быть.

— Никогда еще не схватывался с борцами. Давай, что ли, поборемся?

— А вы умеете?

— Развалю так, что дым пойдет.

— Ну это еще доказать надо. Я чемпион Крыма.

— Ух ты! Вот это здоровенно. Стало быть, ежели я тебя уложу, тогда я и сам чемпион Крыма?

— Выходит, так, — улыбнулся Бредихин.

— Ну, давай встретимся.

— Некогда мне. Вы гуляете, а я весь день на работе.

— А мы в воскресенье. Чего ж тут? Или оробел?

Но тут Зарубова вызвали в третий цех.

— Куда вам против него? — сказала Комиссаржевская. — Видели, какой он толстый да красный?

— Весь кровью налит, — поддакнула Гельцер. — Еще раздавит у вас все ваши печени и селезни.

Леська неопределенно пожал плечами и продолжал кружить свою «веселку». Работа ему нравилась. Во-первых, девочки. Кроме того, яблочное варево давало сидр. Был в нем чуть-чуть хмельной «квасок», и если попивать его с хлебом, а закусывать повидлом, то можно обой­тись без обеда. Денисов, правда, ежедневно приглашал его к столу, но Леська неизменно отказывался. Сначала он ночевал у них на кухне, но очень трудно было отбить­ся от хлебосольства, поэтому Елисей перешел в контору, где и спал на диванчике. Инженера это устраивало: по­явился бесплатный ночной сторож.

На третий день пришел Еремушкин.

— Наши руководители очень недовольны тобой, Бре­дихин. Ты завалил такой замечательный сектор работы. Теперь они считают, что делать тебе на фабрике не­чего — надо возвращаться в Евпаторию.

— На зиму? В Евпаторию? Да там никого сейчас нет.

— Там полно народу.

— А что я там буду делать?

— Что надо, то и будешь.

— А что надо?

— Я поеду за тобой, Бредихин. Буду тебя инструкти­ровать.

— Хорошо. Только я еще немного поработаю здесь. Накую деньжат.

— Монеты я тебе дам.

— Нет. Я должен привезти под Новый год чего-ни­будь съестного, а на это я у тебя денег не возьму.

— Верно. На подарки у партии брать неудобно. Слу­шай: испачкаешь костюм, а в чем ходить будешь в при­личные дома?

— Ах, да! Товарищ Денисов, инженер сказал, чтобы вы мне выдали какую-то робу.

— Робу? Это он тебе при Зарубове сказал?

— Да. А что?

— Так я и думал. Да ведь он знает, что у нас робы нет и никогда не было. Это он выдрючивался, показать себя хотел при заказчике: вот, мол, какая у меня фаб­рика!.. Ну, хорошо, хорошо, черт с ним. Где твои вещи, Бредихин?