Об Илье Эренбурге (Книги. Люди. Страны)
Шрифт:
Мемуары «Люди, годы, жизнь» Ахматова читала по мере выхода номеров «Нового мира», где они печатались, читала пристрастно (особенно все, что пересекалось с ее собственным опытом и с ее планами). В последние годы слава Ахматовой так разрасталась, что к А. А. тянуло многих, и она охотно общалась с самыми разными (по возрасту, давности знакомства, интеллекту, характеру, целям, жизненному опыту, мере искренности и лести [1322] ) людьми — от давних и верных друзей до новоявленных поклонников. И в разговорах не избегала обсуждения эренбурговской работы, которую почти все читали. Ее эккерманы и эккерманши, вернувшись домой, записывали ахматовские суждения, сохранив запальчивость иных ее реплик, особенно о ряде глав первых двух книг [1323] . Некоторые из этих записей ныне канонизируются, поэтому наиболее тиражированные и знаковые суждения о книге «Люди, годы, жизнь» (даже нелепое: «Обо всех вранье» [1324] ) нуждаются в комментарии [1325] .
1322
Следы лести читаются и в мемуарах: «Она читала Эйнштейна, понимала теорию относительности», хотя речь вряд ли может идти даже о популярном изложении ( Найман А.Указ. соч. С. 253).
1323
Замечу, что посетители Эренбурга, который, в отличие от Ахматовой, был монологистом и больше говорил сам, свидетельствуют, что рассказываемое им гораздо интереснее, острее и ярче того, что написано в «Люди, годы, жизнь». Это понятно — письменная речь ответственнее, ее правит не только внешняя цензура, но и внутренняя. Устные высказывания — куда более лихие, и сохранись они,
1324
Чуковская Л.Указ. соч. Т. 2. С. 429. Замечу, что Л. К. по-разному резонировала на различные слова А. А.
1325
Хотя, с другой стороны, сама по себе противоречивость ахматовских суждений делает это не столь обязательным.
Известно, что Эренбург решил не вспоминать о людях ничего плохого (в них самих, в их поступках, в отношении к нему) [1326] . Речь не о том, что политконъюнктура требовала плохого, а он отказался — такое тоже было: Троцкий; нет, речь о другом — он самне хотел вспоминать дурное и, когда не в силах был этого утаить, предпочитал не вспоминать вообще. Поэтому в мемуарах нет портретных глав Бунина, Замятина, Пильняка, Горького, Бретона, Фейхтвангера, поначалу не было Кольцова, нет строк о 3. Гиппиус, С. Черном, Гумилеве, Кузмине, Адамовиче, Р. Гуле, Ю. Анненкове, поначалу не было ни слова о М. Булгакове. Этому удивлялся Слуцкий [1327] , это вызывало сарказм Ахматовой. Но когда сама А. А. писала, она придерживалась, по существу, близкого правила: «Надо вспоминать только того, о ком можно сказать хоть что-нибудь хорошее» [1328] . Между тем нежелание Эренбурга писать о человеке плохое — в основе ахматовских инвектив по части главы об А. Н. Толстом. Эренбург познакомился и подружился с ним в 1912 году в Париже, потом часто общался в Москве 1918 года, встретился в Париже в 1921-м (возможно, по доносу Толстого его и выслали), затем встречался в Берлине в 1921–1922-м и там надолго рассорился (упоминая этот факт, он не пишет о причине ссоры). Отношения (дружеские) восстановились лишь в 1940-м в Москве. Про главу о Толстом А. А. заявляет: «вранье»; ее главный аргумент: «Алексей Николаевич был лютый антисемит и Эренбурга терпеть не мог» [1329] . Но сердечная нота рассказа об Алексее Толстом возникает в Париже 1912 года, когда Эренбург познакомился с Толстым и его первой женой Софьей Исааковной Дымшиц (к вопросу о лютом антисемитизме! [1330] ), есть немало свидетельств интереса Толстого к стихам Эренбурга в разные годы, их дружеских встреч в Барвихе в 1940–1941 годах. Обвинять Эренбурга можно было лишь в одном: его портрет Толстого утратил многомерность, которая, скажем, присутствует в устной ахматовской зарисовке:
1326
Возможно, в этом сказалось влияние Чехова — любимого писателя Эренбурга в послевоенные годы (в его юности это место занимал Достоевский; Гоголь оставался неизменной любовью). Ахматова, заметим, резко отрицательно относилась к Чехову и не скрывала этого. Отметим, что такого ограничения на свою устную речь Эренбург не накладывал.
1327
Его фраза: «Это уже сознательная деформация мира»; см.: Слуцкий Б.О других и о себе. М., 2005. С. 179.
1328
Эта реплика связана с ее молчанием о Л. Д. Менделеевой (Блок); см.: ЗКА. С. 746.
1329
Чуковская Л.Указ. соч. Т. 2. С. 429.
1330
В Ташкенте, где Ахматова много и дружески общалась с Толстым, она могла видеть его дружбу с С. М. Михоэлсом; речь может идти о неприязни к конкретным людям, а не о биологическом антисемитизме.
«Он был удивительно талантливый и интересный писатель, очаровательный негодяй, человек бурного темперамента… Он был способен на все, на все; он был чудовищным антисемитом; он был отчаянным авантюристом, ненадежным другом. Он любил лишь молодость, власть и жизненную силу» [1331] .
Еще одна инвектива Ахматовой в связи с эренбурговским А. Толстым (в разговоре с Эккерманом М. И. Будыко [1332] ) касается карикатурного изображения Блока у А. Толстого: «Образ Бессонова — недопустимое оскорбление Блока. Отрицание этого Эренбургом — неправда (А. А. при этом назвала его „круглогодичный лжесвидетель“)» [1333] . Но Эренбург этого не отрицал, он пишет, что в Бессонове «многие, причем, справедливо, увидели карикатурное изображение Блока» [1334] , и далее, заметив, что Толстой ему в том признался, говорит, как терзался Бессоновым А. Н. — где же здесь «отрицание»? В Ташкенте А. А. часто общалась с А. Н. Толстым, и у нее была реальная возможность сказать ему об этой «недопустимости оскорбления». Но… «Толстой меня обожал» [1335] … и «он мне нравился, хотя он и был причиной гибели лучшего поэта нашей эпохи» [1336] .
1331
Берлин И.История свободы: Россия. М., 2001. С. 475–476.
1332
Сосед по Комарово, член-корреспондент АН СССР; в 1962 г. 15 раз встречался с Ахматовой, записывая ее рассказы.
1333
Об Анне Ахматовой. С. 483.
1334
ЛГЖ. Т. 1. С. 134.
1335
Об Анне Ахматовой. С. 484. Записав эти слова, М. И. Будыко говорит, что Ахматова (не хранившая писем и подаренных книг!) показала ему книгу с автографом ей А. Н. Толстого, «сдержанным», как он замечает; отметим, что А. Н. поддержал выдвижение на Сталинскую премию сборника Ахматовой «Из шести книг» ( Хейт А.Указ. соч. С. 241). Отметим также, что сын Цветаевой Г. С. Эфрон в письме из Ташкента 3 апреля 1942 г. сообщал: «В Ташкенте живет Ахматова, окруженная неустанными заботами и почитанием всех, и особенно А. Толстого» ( ЭфронГ. Письма. Калининград М. О., 1995. С. 41).
1336
Берлин И.Указ. соч. С. 476; в последней фразе речь о Мандельштаме.
В первом разговоре Ахматовой с Л. Чуковской о мемуарах Эренбурга (8 октября 1960 года) вторая тема — это написанное о ней самой: «у меня стены не пустые, и я отлично знала, кто такой Модильяни» [1337] . Это реакция на слова Эренбурга: «Комната, где живет Анна Андреевна Ахматова, в старом доме Ленинграда, маленькая, строгая, голая» и дальше: «Это было в 1911 году. Ахматова еще не была Ахматовой, да и Модильяни еще не был Модильяни» [1338] . Дело здесь вовсе не в каком-то снобизме Эренбурга (хотя его квартира и была увешена работами Пикассо, Матисса, Марке, Шагала, Тышлера, Фалька и т. д.) — вот записки скромной знакомой Ахматовой, относящиеся к тому же времени: «Обстановка у А. А. убогая, никакого уюта, никаких вещей, на окнах разные занавески» [1339] . Слова Эренбурга о Модильяни означают, что в 1911 году художник еще не достиг той манеры в живописи, которая принесла ему посмертную мировую славу. А что значат слова Ахматовой о Модильяни? Что она тогда понимала его мировое значение? — нет, конечно, ее признание: «Мне долго казалось, что я никогда больше о нем ничего не услышу» [1340] вполне красноречиво.
1337
Чуковская Л.Указ. соч. Т. 2. С. 429. Ср.: «Когда (осенью 1945 г. — Б.Ф.) Берлин поведал ей о нынешней славе Модильяни, Ахматова была удивлена — она не знала об этом» ( Хейт А.Указ. соч. С. 154).
1338
ЛГЖ. Т. 1. С. 153. Недоумение Ахматовой по поводу описания ее комнаты, которую А. А. считала самой уютной в квартире Луниных, прежде всего вспомнила И. Н. Лунина, когда 14 марта 1986 г. я расспрашивал ее об отношениях Ахматовой к Эренбургу, — такова квартирная солидарность.
1339
Шапорина
1340
Хейт А.Указ. соч. С. 302.
Еще одна тема мемуаров Эренбурга, вызвавшая резкий комментарий А. А., — Цветаева. «В конце жизни Цветаевой Эренбург был с ней в ссоре. В письмах она называла его „пошляком“. Поэтому он не помог ей» — такое суждение Ахматовой записал М. И. Будыко и тут же заметил в скобках: «Было понятно, что она не любит ни Цветаеву, ни ее стихов» [1341] . Есть немало свидетельств ревнивого, непростого, скажем так, отношения Ахматовой к Цветаевой, ее обиды на непризнание «Поэмы без героя» [1342] и т. д. Что же касается слова «пошляк», то, видимо, А. А. запамятовала либо слышала с чьих-то слов и неправильно — речь может идти лишь о письме Цветаевой Ю. П. Иваску, где Эренбург именуется «циником» [1343] . Цепочка ахматовских суждений в связи с Цветаевой и Эренбургом началась еще с «Литературной Москвы», где впервые было напечатано семь стихотворений Цветаевой и предисловие Эренбурга к ее готовившемуся сборнику (первая статья о Цветаевой в СССР, сразу вызвавшая большой к ней интерес) [1344] .
1341
Об Анне Ахматовой. С. 478. Н. Королева записала ахматовскую фразу: «А о Марине у Эренбурга ужасно» (Книжное обозрение. 1989. 16 июня).
1342
Хейт А.Указ. соч. С. 308.
1343
Цветаева М.Собрание сочинений. Т. 7. М., 1995. С. 381; впервые опубликовано в «Русском литературном архиве» (Нью-Йорк, 1956).
1344
Литературная Москва. Сб. 2. М., 1956. С. 709–720.
«Поведала мне дурную новость, — записывает Л. Чуковская со слов Ахматовой: — слухи о том, что однотомник Цветаевой, намеченный к изданию, отменен [1345] . „Вот и не надо было печатать Маринины стихи в неосторожном альманахе с неосторожным предисловием, — ворчливо сказала она. — Знаю, помню, вы защищали стихи и предисловие! Поступок доблестный и вполне бесполезный. Мнение ваше, или мое, или Эренбурга — кому оно интересно? А не выскочи „Литературная Москва“ преждевременно с двумя-тремя стихотворениями Марины — читатель получил бы целый том“» [1346] .
1345
Однотомник Цветаевой вышел через пять лет без предисловия Эренбурга.
1346
Чуковская Л.Указ. соч. Т. 2. С. 255–256. «Неосмотрительной» называется публикация Цветаевой в «Литературной Москве» и в книге М. Белкиной «Скрещение судеб» (М., 2008. С. 741). Замечу, что выход тома стихов И. Анненского (1959), не сопровождаемый в прессе сколько-нибудь заметными статьями о нем, не вызвал тогда в стране заметного резонанса.
Читатель, как известно, получил маленький том в 1961-м и большой — в 1965-м, а известность Цветаевой к тому времени уже была огромной. И еще один сюжет — первый вечер Цветаевой в московском Литературном музее (25 октября 1962-го). А. А. рассказала о нем Чуковской по телефону, разумеется, с чужих слов:
«Я решила уехать в Ленинград от вечера в Литмузее
1347
Чуковская Л.Указ. соч. Т. 2. С. 554.
Еще один психологический сюжет, относящийся к этой теме:
«Перед поездкой в Италию, в конце 1964 года, А. А. по делу заехала к Эренбургу. Во время разговора с хозяевами в комнату вошла дама лет пятидесяти, с выразительным красивым лицом, и, склонившись к креслу Ахматовой, звонко проговорила: „Анна Андреевна, как я рада вас видеть!“ Ахматова поздоровалась, но видно было, что не узнает. „Вы меня, должно быть, забыли, я Ариадна Эфрон“, — сказала дама: оказывается, у Эренбурга в этот день собиралась комиссия по цветаевскому наследию [1348] , одним из членов была дочь поэтессы. Когда она вышла, Ахматова сказала: „Я ее, конечно, помню, но как сильно она изменилась“. — „Да-да“, — отозвалась жена Эренбурга и, чтобы затушевать неловкость, вызванную, по ее убеждению, забывчивостью старой Ахматовой, перевела разговор на другую тему. Но А. А демонстративно вспоминала подробности и даже дату их последней встречи и повторила настойчиво, что „Аля“ очень с тех пор изменилась [1349] . Светски-вежливый тон новой фразы, которой с нею соглашались, не устраивал ее… Когда мы вышли на улицу, Ахматова проговорила: „Делают из меня выжившую из ума старуху — я удивляюсь, что еще хоть что-нибудь помню“» [1350] .
1348
Обсуждалась подготовка книги М. Цветаевой в Большой серии «Библиотеки поэта» (вышла в 1965 г.).
1349
А. С. Эфрон познакомилась с Ахматовой в Переделкине у Пастернака в январе 1957 г., затем весной 1957 г. посетила А. А. у Ардовых (см.: Эфрон А.Указ. соч. С. 343, 348) и с тех пор, судя по фотографиям, изменилась мало.
1350
Найман А.Указ. соч. С. 170–171.
Следующая глава книги «Люди, годы, жизнь», «рецензированная» Ахматовой, — о Пастернаке: «Не удался Пастернак, автор пытался рассказать правду, но в результате слишком краткого изложения этого не получилось» [1351] . Глава писалась в пору, когда в советской печати после скандала с присуждением Пастернаку Нобелевской премии его имя если и упоминалось, то со словами «внутренний эмигрант»; Эренбург впервые пробил эту стену утверждением значения и веса поэзии Б. Л. [1352] Естественно, что глава была запрещена; Твардовский отказался за нее бороться — Эренбург был вынужден обращаться по этому вопросу лично к Хрущеву [1353] . Дело, таким образом, не в краткости (размер главы обычный), а в беспрецедентном цензурном прессе. Конечно, подцензурная работа всегда уязвима, но тем значимее ее общественный резонанс.
1351
Об Анне Ахматовой. С. 465. Некоторые сюжеты из главы о Пастернаке А. А. без ссылки на источник с удовольствием рассказывала гостям; так, Н. Королева приводит «превосходную новеллу» Ахматовой из «Книги для взрослых» Эренбурга (СС8. Т. 3. С. 520), которую он пересказал в мемуарах (Книжное обозрение. 1989. 16 июня).
1352
Их личные взаимоотношения после 1940 г. практически расстроились.
1353
ЛГЖ. Т. 1. С. 673–674 (комментарии); в 1958 г. из «Французских тетрадей» пытались вымарать имя Пастернака-переводчика, и Эренбург упорно этому воспротивился (см. об этом в первой части — «Книги»).
Далее — Мандельштам (как и Цветаева, замечу, любимый поэт Эренбурга). В СССР воспоминания Эренбурга в то время были единственным источником информации о поэте, с впервые напечатанными или процитированными стихами. Отрицать значение этого факта было невозможно, и А. А. признает: «Удался портрет Мандельштама» [1354] , но и без замечаний дело не обходится («Эренбург в своих воспоминаниях изобразил М. лучше других, но принизил и сделал смешным») [1355] — они идут, возможно, от реплик Н. Я. Мандельштам [1356] .
1354
Об Анне Ахматовой. С. 465. Н. Королева записала: «Как вам Мандельштам? В Москве это наделало шуму, потому что впервые о нем по-человечески» (Книжное обозрение. 1989. 16 июня).
1355
Об Анне Ахматовой. С. 477.
1356
См., например: Мандельштам Н. Я.Воспоминания. М., 1989. С. 293.