Обитель Неудачников
Шрифт:
– Ты, участковый, не очень-то усердствуй касаемо женихов. У нас тут много незамужних. Я вот тоже из их числа, своего прынца жду. Смотри, прогонишь моего, не прощу.
Но язва-Люська, она одна такая, остальные были на моей стороне и соответственно Зайчихи.
– Надька, она не плохая, только очень доверчивая, - встретив меня как-то на улице, сказала её руководительница по кружку кройки и шитья, Нина Кодовахина, - Спасибо, что оградили её от проходимца.
Вот что значит настоящая интеллигенция. Я вдвое моложе её, а она ко мне на "Вы". И от похвал её стало как-то
– Был на вашем показе мод. Просто поражён.
"Чаще хвали людей, - наставляла меня Семёновна, - Творцу похвала, как ростку вода. Этим ты завоюешь доверие".
Кодовахина не смогла сдержать улыбки.
– Вам на самом деле понравилось?
Одной похвалы обычно всегда маловато. Это тоже из советов моей Семёновны. Спешу повторить.
– Очень. Я не специалист, не критик, вообще мало что в этом понимаю, но мне очень понравилось. Честно. Терпеть не могу искусство ради искусства. Оно мертво. Ваше творчество, мне показалось, оно для людей. Какие наряды были на выпускницах. Это что-то. Мне бы и в голову не пришло, что они сшиты здесь. Я думал за ними специально ездили в столицу.
– Мы тоже, как видите, можем, - скромничает Кодовахина.
– Выше всяких похвал, - уверяю её, - Я бы так не смог.
Звучит довольно глупо. Где я, а где иголки. Смеёмся оба.
– Хотите, я Вам новую форму сошью?
– А можно?
– У нас-то ходите, в чем хотите, никто придираться не станет. В райцентр официальную форму одевайте. И всё.
– Да, как-то...
– мнусь.
– Юдашкин армию и милицию (Прав Матвеев, здесь все "полицию" "милицией" называют) одел. Я не хуже. Только позвольте.
Улыбаюсь:
– Обмерять будете?
– Я?
Нина-Модельерша смеется и уходит.
Работа участкового показалась мне не напряжной. Главное, что районное начальство пока не требовало от меня никаких показателей. Возможно лет через несколько я уже не буду на многое реагировать и кое-чему смеяться, но пока местная криминогенная обстановка меня забавляла. Драка у самогонщицы. Мужики пришли просить у Ромуальдовны в долг. Но та была не в настроении, либо грешки за теми мужичками водились, короче, не дала она им самогонки. Тогда они попытались взять силой. Бабка за дрын. Итог - два ноль в пользу самогонщицы.
У другой бабки, Антиповой, коза пропала. В отличие от других козоводов, Антипова свою козу никогда не привязывала, просто отпускала со двора, а вечером загоняла.
– Даже никогда не искала её. Позову, сама идёт.
– Может, забрела куда, - спрашиваю.
– Украли, - без тени сомнения с её стороны, - Она всегда домой приходила. А тут ночь на дворе, а её нет. Не иначе строители зарезали.
В посёлке работала бригада приезжих строителей. Ребята они тихие, непьющие, из баптистов. Матвеев говорил, что долго охотился за ними и ждал, пока они уйдут с другого объекта, чтобы нанять их. Баптисты делали ремонт в одной из квартир двухэтажного дома, что на восемь хозяев. Для кого готовили её мне было неизвестно.
– Они, лиходеи и сгубили мою Катьку, - наводила поклеп на строителей бабка, - Больше некому.
Делать нечего, вздохнул, пошел искать, сначала вместе со старухой. Первым делом и по настоянию Антиповой навестили строителей, где бабка без зазрения совести пошарилась по их кастрюлям, надеясь найти мясо. Облом. Не учла старуха, что баптисты как раз успенский пост соблюдали. О чём ей, безбожнице и сказали. Извиняться, конечно, пришлось мне. Дабы вредная старуха больше не впутывала меня в какой-либо блудняк, отправил ее домой, а сам дальше двинулся на поиски её животины. Прошёлся по округе, ну нет козы нигде, хоть ты тресни. Похоже, права бабка, остались от её любимицы рожки да ножки, как в детской песенке. Таким будет первый за мою службу "глухарь" и первая отписка на заявление, козлячие. Плюнул, пошёл спать.
Утром меня разбудил шум с улицы. Кто-то ругался на пороге. Выхожу. Это Семёновна не пускает в дом бабку Антипову.
– Спит ещё участковый. Всю ночь твою козлятину искал.
– Власть должна круглые сутки работать!
– не унималась старуха.
Заметив меня в дверях, протянула листок бумаги.
– Что это, - хмурюсь я, по слухам зная, что каждая бумажка от населения - головняк для участкового.
– Заявление. Хочу, чтобы ты разыскал, тех, кто мою Катьку выдоил.
– Как выдоил?
– А вот так. Пришла моя Катка с пустыми титьками. Это ж надо ж такому случиться? Никогда такого не было.
Не понимаю:
– Какие титьки? Катька то какая?
– Катька, коза моя пропащая, пришла сегодня под утро, часа в четыре, и вся выдоенная.
– Коза жива?
– спрашиваю.
– Жива.
– Ну, и слава богу, - облегчённо радуюсь я.
Теперь не надо никого искать, проводить расследование, бумаги отказные сочинять. Проблема исчерпана. Ошибался я.
– Так без молока она, - не отстаёт от меня старуха.
– И что?
– не понимаю я, - Что от меня-то надо?
– Найди лиходеев, кто мою Катьку выдоил. Воровство ведь по факту.
Немного соображаю и выдаю:
– Это козодой!
– Какой козодой?
– не понимает бабка.
– Птичка такая, козодой, - встревает в разговор Семёновна.
– Она коз доит, потому так и называется. Козиным молоком птенцов своих кормит, - поясняю суть дела старухе Антиповой.
– Козьим, - поправляет меня Семёновна.
– Да, козьим, - соглашаюсь и тут же добавляю, - сам читал об этом в энциклопедии у Брема.
Бабка Антипова с ходу не верит:
– Не знаю, что там, у Брема, у нас такого отродясь не было.
Вру дальше:
– А в Средней Азии такое сплошь и рядом. Как только птенцы козодоев вылупляются, коз со двора не выпускают.
– Так это в Средней Азии, - не сдаётся бабка, - У нас-то они откуда?
– Вслед за гастарбайтерами прилетели. Знаете, сколько сейчас в Москве узбеков-таджиков? Сотни тысяч. За ними козодои и прилетели. Их семейку я вчера в поле лично видел, - говорю, - Они и сдоили вашу Катьку.