Обними меня
Шрифт:
Нет, же! Вяло. Никак.
И вот это: «Его душа стала мёрзнуть. От одиночества. Слишком много вокруг было людей «.
– Кушать будете? – в дверях появилась жена.
– Что? – я слышал вопрос, но взял себе время, чтобы вернуться в мир.
– Есть будете?
– А что?
– Вчерашний плов. Или сардельки, если хотите?
– Нет, не буду. Попозже, если.
Дверь закрылась.
Вот, кстати, тоже! Это когда он от неё уходить будет. «Утренний ветерок сплёл запахи, исходившие из окон, в тугую косу: тут и горячее молоко с ржаной лепёшкой, и яичница с помидорами,
Начало всегда важно. Первые слова. Именно они определяют настроение, музыку рассказа. И эти слова надо найти.
«Попугай лаял в окно на прохожих». Хорошее начало. Где-то игривое, парадоксальное в своей мысли. Но… Но не сюда. Для другого рассказа. Здесь что-то другое. Здесь взрослый человек лет сорока пяти прожил этот срок, так ни к чему не прижившись. Умный, начитанный и размышляющий. Размышляющий на столько, что приходит к мысли, что пресловутая цель в жизни и не нужна. «Цель порабощает» так он думает. И живёт, ни к кому и ни к чему не привязываясь. Физмат и филфак не будут им покорены. Не в силу лености мысли, а ввиду понимания никчёмности университетских знаний. Потом будет работать «на дубляже» на киностудии, спасателем на речке, компаньоном в кооперативе по выпуску лестниц и стремянок, поживёт у состоятельного человека – «на подхвате», со многими женщинами – «просто так». И умрёт он на Красном проспекте в Новосибирске, – замёрзнет на автобусной скамейке с улыбкой на устах.
Он многим принёс радость в жизнь своим умом и необременительностью. Он жил без цели, но у него было предназначение. Он был нужен миру для некоей гармонии.
А может, и не умрёт. В моих же руках? Мне не раз говорили, что много боли в моих рассказах.
Но первая фраза…
Пожалуй, вот: «Он широко улыбнулся, и не ответить ему тем же было нельзя».
– Ну, что? Где там вчерашний плов?
Монитор сиял. Клавиши послушно приседали.
«Собака облаяла Марка с некоторой деликатностью, беззлобно. Городок манил провинциальным теплом. Он закурил после недолгого перелёта. Потом подхватил спортивную сумку и пошел к автобусной остановке.
Сквер у аэропорта украшал АН-2 на косом постаменте. По задумке архитектора, «кукурузник» должен был стремиться в небо, оправдывая свое назначение. На его винте, как на ветке, непрерывно пререкаясь между собой, рядком сидели индийские скворцы. Вид самолета никак не был куда-то устремлённым. Устал он. Невероятно устал и никуда уже лететь не хотел. Пыльные стекла кабины говорили об отрешённости аппарата. Есть такое и в людях, когда уже никуда и ничего. Только размышлять.
Со скамейки поднялся круглолицый мужчина в тюбетейке и в спортивке:
– Брат! В город? Гостиница, ресторан? Может, женщину?.. – тоже как-то обыденно. Не агрессивно. Таксист видел, что приезжий «бесперспективный», но спросил. Ибо так надо.
– Нет, спасибо. Автобусы там? – Марк кивнул в конец сквера.
– Не дождётесь. Только маршрутки…
Марк неторопливо пошел дальше. «Где-то я читал, что здесь вкусные лепёшки и виноград», – подумал он, когда его обогнала чуть полноватая
– Здравствуйте! Я приезжий. Есть тут где остановиться?
– Здравствуйте, – не глядя на него, ответила она».
Вот тут нужен хороший диалог, где всё должно вместиться. Её имя. Как вписать? Он не должен быть настойчивым. Познакомятся. Как? Потом он будет жить у неё. И еще, надо как-то рассказать, ну, чуть раньше, почему она одна? Почему примет его?
От вчерашнего плова разгорелась изжога. Отвлекало.
«Он догнал её и, встретившись взглядом, поздоровался. Потом широко улыбнулся ей и не ответить ему тем же было нельзя.
– Здравствуйте, – улыбнулась она, прищурив глаза, – Приезжий? Ну да, видно приезжий. Тут только приезжие. Их мало. И провожающие. Этих больше. Я, вот, мужа в Россию…, – в такт шагам сказала она. – Анна меня зовут.
– Марк…
– Вас в детстве Маркуша звали?
– Аврелием. Родители – историки.
– А меня Анчоусом, – рассмеялась Анна, – хотя родители не кулинары, – у станков стояли.
– Пустите переночевать, милая Анчоус? Я вам дров наколю.
– У меня квартира. И печка электрическая. Промахнулись вы, Аврелий.
– Тогда я вам лучин настрогаю.
– Лучин? Зачем?
– Я вам стихи буду читать. При свете лучин.
– Так вы поэт?!
– Ну, не то, чтобы прям поэт-поэт…
– Сможете сейчас что-то прочитать? Без лучин.
– Ну…
Она идет вперёд уныло,а жизнь течет всё мимо, мимо…– Да, Аврелий! Вы наверняка поэт духом. Но не словом.
– Не надо так строго, – Марк прижал умоляюще руку к груди.
– Ладно. Пойдёмте, – сказала Анна и ускорила шаг».
Дверь в мою комнату открылась. Зашла жена.
– Нам бы про свадьбу поговорить…
В этот момент заглянула в комнату и дочь.
– Папа, мы поедем бургеров поесть. Вы с нами?
– Вы молодые и красивые, весёлые. Что мне делать среди вас? Возраст – всегда грусть и печаль.
– Пап, это да или нет? – без тепла.
– Идите. У мамы ко мне разговор.
Дверь закрылась. Жена села в кресло и откинулась. По виду разговор долгий.
Я сидел в парке на скамейке. В оранжевом пламени осени я в своей чёрной куртке выглядел еще не занявшимся угольком. Разложив ноутбук, я уставился в монитор – искал Слово. Отвлёк меня от бесполезных терзаний кот, незаметно подсевший рядом. Был он сер, в белых пятнах и какой-то прозрачный. Зыбкий, что ли… Или зрение?
– Что, друг, в рассказ хочешь?
Кот двинул ушами.
– Ну, запрыгивай…
Я шёл за котом. Тот был уверен, что я иду за ним, не оборачивался. Странно, что его никто не видел. Мало того, люди шагали сквозь него. При этом иногда к его лапе прилипал опавший листок, и он брезгливо стряхивал его.