«Образ двадцатого… В прошлом и настоящем»

Турчин Валерий Стефанович

В 1896 году он уезжает в Мюнхен.

Выбор Мюнхена объясняется убеждением в том, что дар колориста дан от Бога, ему захотелось немного поучиться рисунку, так как именно тамошние частные школы и Академия художеств особенно славились в мире своим умением «переливать формы в форму». Он знакомится с художественной жизнью Европы, достижения которой широко представлялись на выставках мюнхенского Сецессиона, ходит больше по музеям и библиотекам, чем по мастерским местных мэтров (недолго учится в частной школе Антона Ажбе, позже у Франца фон Штука в Академии). Пишет с натуры этюды небольшого размера, начинает выставляться, увлекается фотографией. К 1901 году Кандинский настолько уверенно ощущает себя сложившимся

мастером, что пишет первую статью по вопросам искусства («Критика критиков») и основывает художественное объединение «Фаланга» со школой, в которой преподает, налаживает выставочную деятельность (в частности, устраивает выставку К. Моне).

В. Кандинский. Романтический пейзаж. 1911

Творчество Кандинского в это время развивается по нескольким направлениям, что определено его интересом к импрессионизму и симпатиями к символизму и стилю модерн. Его импрессионизм, собственно, мало имел отношения к тому, который в 1870-е годы в Париже утверждал Клод Моне и его друзья. На рубеже веков импрессионизм превратился в некую манеру свободной живописи отдельными мазками на пленэре, сохранив от прежнего только повышенный интерес к эффектам освещения. Этот поздний «импрессионизм без импрессионизма», то есть без того мировидения, когда весь мир воспринимался в единстве всех материальных субстанций, будь то земля, воздух или вода, и когда человек чувствует себя свободно и вольготно, являясь естественной частью этого мира, широко распространился на рубеже веков, став даже некой модой. Для большинства живописцев, прославившихся в XX веке, он явился и некой школой.

У самого Кандинского видно, как от первых, порой еще дилетантских проб на натуре он идет вперед, совершенствует свою технику письма. Конечно, он приглядывается к тому, что делают другие, но для него всегда важен именно собственный опыт. И видно, что уже к 1899—1901 годам он виртуозно владеет техникой этюдов, которые пишет, используя такой небольшой этюдник, что его можно даже было держать на коленях. Нередко нанося предварительный рисунок на подмалевок, художник затем жидкой краской занимается скорописью, схватывая общий эффект, потом уточняет отдельные места. Порой он стремится создавать сложные фактуры, вмазывая мазок в мазок. Видно, что отдельные этюды дорабатывались позже в мастерской; особенно это заметно тогда, когда появлялись густые белильные «нашлепки» — «снег Кандинского». Временами на основе таких натурных штудий писались пейзажи большего размера.

Живописцу хотелось «схватить» эффекты освещения, и он предпочитал изображать старую архитектуру с игрой света и тени на стенах, группы деревьев, поле с косыми вечерними тенями, бегущие по небу облака. Его, естественно, интересовал колорит местности, тот особый «couleur locale», которым так дорожил каждый пейзажист XIX столетия и традицию которого Кандинский продолжал. Поэтому так различны по тону его этюды, написанные в Ахтырке или Сен-Клу, в окрестностях Мюнхена или на побережье Средиземного моря. Он охотно тренировал свой глаз на природе, улавливая тончайшие нюансы тона и тренируя руку в скорописи. Начав писать такие этюды в 1890-е, Кандинский с перерывами ими занимался вплоть до 1917 года.

Заметно, что такой «импрессионизм» легко соединялся с традицией реалистического пейзажа, знакомого по работам И.И. Левитана в России, а также и со школой «немецкого импрессионизма», представленного в Германии именами М. Либермана, М. Слефогта и Л. Коринта с их интересом к эмоциональности широкой манеры письма (здесь особенно важны их натурные

этюды).

Чтобы писать такие этюды, Кандинский охотно посещает пригород Мюнхена Швабинг, где нравы были проще, чем в самой столице Баварии, жизнь дешевле, а дома стояли среди обильной зелени садов, а также старые немецкие города, будь то Аугсбург, Нимфенбург, Калльмюнц, Набург, Штарнберг, Регенсбруг или Ретенбург, и сельскую местность, озера в Кохеле и подмосковную Ахтырку. В самом выборе мотивов уже чувствуется нелюбовь художника к большим городам, его личный интерес к предместьям и загородной местности.

Более того, Кандинский предпочитал не просто «выезжать на мотив», как то было принято, а писать виды, которые хорошо знал, изображать их по нескольку раз. Нередко в тех местах, что «позировали» ему, он останавливался, снимал дом или номер в гостинице. Так, к примеру, в Швабинге художник писал этюды в районе Николайплатц, где жил, в Ахтырку же ходил из соседнего сельца Васильевское, в котором летом отдыхали сестра Анны Мария с мужем В.А. Абрикосовым (там, кстати, также писал этюды), а в Кохеле снимал номер в гостинице у озера. Тут сказался своеобразный автобиографизм творчества, который с годами не исчезнет. Он же подкреплялся и другим способом: фотографией, которая документировала сам факт того, что была сделана в таком-то месте, в такой-то час.

Дело в том, что Кандинский часто фотографировал полюбившиеся ему виды, а потом, уже в мюнхенской мастерской, дорабатывал свои этюды на основе снимков. Более того, у него появилась привычка покупать в городах, которые он посещал, почтовые открытки с фотографическими видами достопримечательностей, воспроизведенными типографским способом.

На их основе он нередко писал картины. Сам художник считал, что пишет их «по воспоминаниям», и полагал, что они «удавались больше, нежели писанные прямо с натуры». И в своей автобиографии «Взгляд назад» засвидетельствовал: «Так, я написал «Старый город», а потом целый ряд немецких, голландских и арабских пейзажей».

Сама идея — использовать фотографии в качестве подсобного материала для работы — уже приходила на ум многим художникам, начиная с середины XIX столетия, например, Г. Курбе и Э. Делакруа. Но Кандинский был в числе первых, включая Э. Дега, Э. Вюйара и П. Пикассо, которые сами взяли в руки аппарат, а затем использовали свою съемку для создания своих же работ. Так Кандинский будет поступать и в последующее время до тех пор, пока окончательно не перейдет к занятиям абстрактным искусством, и уже тогда перестанет «советоваться с натурой».

Фотография, которая словно повторяла то, что находилось перед объективом, вносила в нее свои коррективы благодаря свойствам самих линз, а кроме того, обеспечивала границы кадра, не имеющего ничего общего с восприятием реальности человеческим глазом. Работа с фотографиями вела к «удвоению» образа натуры, а вместе с этим и замещала ее. Тут крылось предупреждение художнику о том, что натура уж и не столь важна, если ее можно заменить. «Отлёт» от натуры был предопределен самим использованием фотографии при работе. И художнику, о котором еще О. Ренуар говорил, что он всегда «плутует на пленэре», давалась еще большая и большая свобода.

Ею и надо было воспользоваться.

Помимо усиления эффектов маэстрии в написании этюдов маслом, обычно на дереве или картоне, реже на холсте, когда все больше значила богатая, рельефная фактура, динамичные мазки и работа отдельными крупными пятнами (художник сложно прорабатывал поверхности, используя кисти разных размеров, применяя мастихин, нередко процарапывая краску тыльной стороной кисти вплоть до основы и т. п.), Кандинский все больше задумывался о сюжетной стороне произведений, стремясь вводить в пейзаж «значимые мотивы», какими являлись, например, изображения дорог.