Обреченная быть счастливой
Шрифт:
Федя сразу заметил отсутствие Лили на рабочем месте. Сначала он рассердился, подумав, что она опять опаздывает, но когда к обеду Лиля так и не показалась, ворвался в кабинет Олега, громко хлопнув дверью.
– Лебедева снова опаздывает, она слишком много себе позволяет, - кричал Жаров, даже не понимая, что повысил голос на своего друга и партнера.
– Ты отвечаешь за поведение сотрудников, я требую объяснений.
– Если ты перестанешь кричать, - невозмутимо ответил Олег, - я сообщу тебе, что дал ей несколько выходных дней, в понедельник она снова приступит к работе.
– Ты не имел права этого делать, не
– С каких пор я должен докладывать тебе о своих поступках, - спокойно возразил Олег.
– По-моему ты забыл, что она моя подчиненная, и только я решаю, что с ней делать. А ты, собственно, чего ведешь себя как умалишенный, орешь на работников, срываешь злость на мне? Похоже, ты переработался. А что касается Лебедевой…
– Мне все равно, что с ней. Пусть хоть уволится, - перебил его Жаров. Олег молча улыбнулся, подумав, что Федя кривит душой и как только ему станет известно о ее уходе, он запоет по-другому.
Уже все в офисе заметили странное поведение шефа, что уж говорить о бедной Жанне, которая больше всех попадала под его горячую руку. А уж ей не стоило растолковывать, что Федор Андреевич испытывает тот яд, называемый ревностью, и уж никак не к ней. Чем больше он кричал на нее, тем больше она злилась на Лебедеву, которая вышла на работу в пятницу к большому удивлению Олега Валерьевича.
– Ты решила выйти на работу. Я так полагаю, что ты изменила решение, - Олег был рад, что я остаюсь, но мой ответ окончательно разбил его надежды вдребезги. Он смутно догадывался о тех чувствах, которые испытывали друг к другу два упрямца, и в силу всех страстей, витающих вокруг них, не смогли их разглядеть.
– Нет, уже через две недели я выхожу на новую работу. У меня одна просьба к тебе.
– Сделаю все, что могу, - кивнул Олег.
– Можешь никому не говорить, пока я не отработаю две недели.
– Но к чему такая таинственность, ведь я должен подыскивать на твое место другого человека.
– Я хочу уйти тихо, всем будет только лучше от этого.
Олег больше ничего не сказал, но дал понять, что сделает все, что сможет, и я была ему благодарна. Недавно Марина рассказала мне их историю, и я в некоторых местах не сдержалась и вместе с ней разрыдалась, настолько она были трогательная. В отличии от меня у Марины не было ни матери, ни отца, они погибли у нее на глазах, когда ей было пять лет. До пятнадцати она жила в детском доме, где с ней случилось еще одно несчастье, отразившееся на всей ее еще такой недолгой жизни. Олег спас Марину от нее же самой, заслужив ее безграничную любовь и непоколебимую веру в него. Их историю знал только Жаров, они были преданными друзьями, и я понимала, какую жертву требую от Олега, чтобы он скрывал, что-то от Феди.
Почти неделю Федя игнорировал меня, сохраняя молчание. Мои нервы были натянутой струной, и каждый раз мне хотелось броситься в его объятия.
Во вторник мы с Тори въехали в наш новый приют. Дочь уже не прыгала от восторга, я заметила ее печаль, она также устала от переездов, но ни слова не сорвалось с ее уст. Казалось, что в свои шесть лет она вобрала мудрость взрослого человека. Бабушка добавила в коридорчик комод, где мы сложили немногочисленную одежду, а в комнатах появились дорожки на полах, а в ванной тазик и резиновый коврик. На кухне стояла новая электроплита, на окнах – занавески. Все сверкало чистотой и хоть смотрелось убого, но нам не привыкать.
Из одной комнатки мы сделали уютную спальню для Тори. На стену возле кроватки повесили вышитое покрывало, которое нам подарила тетя Зина, на столик
В своей комнате я ничего не меняла, мне было все равно. Каждую ночь я просыпалась, пытаясь заглушить рыдания подушкой, утром глаза были опухшими. Говорят, слезы дают облегчение, но не в моем случае, изо дня в день мне становилось все хуже и хуже. Я не понимала, чем моя дочь заслужила такую судьбу, может напрасно я ушла от мужа, ведь там мы хоть жили в достатке. Но прежний страх за дочь все пересилил, и я снова убедилась, что все сделала правильно.
Осталось пережить пять дней, а потом всю жизнь без Жарова. Я представляла его образ: как он стремительным шагом входил в кабинет, что-то говорил Жанне, как оттуда доносился глухой смех, но к сожаленью, двери заглушали бархатистость его глубокого голоса и только ему присущую вибрацию. Потом вечерами я все эти мгновения раз за разом прокручивала в голове; порой мне казалось, что он хотел заговорить со мной, остановившись возле моего стола, я с замиранием сердца ждала его слов, но Федя стремительно уходил, оставляя за собой едва уловимый аромат одеколона.
В последний день работы я зашла к Олегу, и он с тревогой отдал мою трудовую книжку, несколько раз отдергивая руку, словно сомневаясь в правильности своего решения.
– Лиль, ты уверена? – увидев мой кивок, он тяжело вздохнул.
– Марина, приглашает тебя в гости, ты ведь еще не видела нашего малыша.
– Не видела. Как вы его назвали?
– Ванечкой, мы хотим, чтоб ты стала его крестной.
– Это большая честь для меня, но …- я улыбнулась, а глаза начали пощипывать, - но мы, наверное, скоро уедем. Ваш малыш заслуживает, чтобы его баловала крестная мама, заботилась и засыпала подарками, а как же я смогу это сделать, если буду далеко.
– Когда ты уезжаешь?
– Еще не знаю, пока мы съехали с квартиры Жарова, - я протянула ключи, - пожалуйста, передай ему с моей искренней благодарностью, и скажи, что мы… Нет ничего больше не надо говорить.
– Ну что же, тогда завтра у нас, - Олег встал и провел меня до двери.
– Мне кажется, что у тебя все будет хорошо, такая женщина как ты просто не должна быть одна.
Что было ответить ему? Я уже не верила, что когда-нибудь буду счастлива, хотя мимолетная надежда иногда и проскальзывала в моем измученном сердце, но наступал новый день и мечты одна за другой в очередной раз разбивались как стекло на осколки, а надежда меркла как звезды на рассвете.
***
Ванечка – сынишка Олега и Мариночки - был само совершенство: темный пушок покрывал его маленькую головку, губки бантиком, забавно выдвинутые вперед, делали его невероятно милым, а глазки, словно два маячка, излучали невинный мягкий свет, самый искренний и неподражаемый.
Марина светилась, после рождения сына она, казалось, стала еще красивее, беременность и роды совсем не обозначились на ее фигуре. Вот только в глазах была усталость, но это ни в коей мере не делало ее менее счастливой. Ее чувства к мужу и сыну были написаны на лице, и мне стоило большого труда, чтобы не разрыдаться от радости за них. Тори была в восторге от малыша и не отходила от него ни на шаг, улюлюкая ему, тихонько покачивая колыбельку.