Обреченные на гибель (Преображение России - 1)
Шрифт:
И когда говорил Иван Васильич:
– Все-таки господа... крепостные батареи... Морские орудия... Гул какой-нибудь был бы слышен... И городовой бы уж наверное знал!
– Во-первых, ничего не будет сюда слышно, - объясняли ему, - затем сообщение прервали...
– Внезапное нападение... что ж вы хотите?
– Пропаганда бы только была, а то в один час все сделают... Самое важное - пропаганда!
Иван Васильич вспомнил Иртышова и своего Колю, которого, предупредивши его, пошла
Казарма гудела.
Солдаты метались.
На широком мощенном булыжниками дворе со всех сторон стукотня каляных сапог и крики:
– Стройсь!.. Рравняйсь!..
Офицеры подходили к ротам, собираемым фельдфебелями, и не здоровались; со стороны цейхгаузов ярился простуженный бас полковника Черепанова. Каптенармусы и артельщики бежали оттуда по ротам с ящиками патронов.
– Заряжать винтовки?
– Не приказано!.. В подсумок!
– По скольку обойм?..
– По скольку обоймов!.. Тебя спрашивают?.. Что мечешься?
– По три... або по четыре!.. Мабуть, по три!
– Котелки просмотри во второй шеренге!
– Кто с саперными лопатками - шаг вперед!
– Поручик Глазков!.. Есть поручик Глазков?..
– Поручика Глазкова до командира полка-а!
– Зачем поручика Глазкова?
– Не могу знать!
– Где у тебя, черта, второй подсумок?.. Второй подсумок где?
– Да это и пояс не мой... Ребята, у кого мой пояс?
– Шинеля застегай!.. Та-ам, на левом фланге!
– По порядку номеров рассчитайсь!
Зачем-то музыкантская команда, с капельмейстером Буздырхановым из бахчисарайских цыган, тоже строилась рядом с околотком; кто-то, продувая медную трубу, на свету из окна резко блеснувшую, рявкнул совсем некстати, и на кого-то кричал надтреснуто слабогрудый Буздырханов:
– Я тебе двадцать разов говорил, мерзавец ты этакий!..
Со стороны канцелярии донеслась команда казначея Смагина:
– Писаря, равняйсь!
А вблизи какой-то бойкий солдат в строю ахнул:
– Ах, смертушка, - концы света!.. И писарей потревожили!
Большой полковой козел Васька, белый, заанненской породы, очень старый и жирный, обеспокоенный тем, что обозных лошадей вывели с конюшни, недоуменно бегал, поскрипывая, нырял то туда, то сюда между ротами и блеял вопросительно, а солдаты отзывались ему:
– На неприятелев, Вась!
– С четвертой ротой!
– Лезь в восьмую!.. Второй батальон не подгадит!
И даже к Ивану Васильичу метнулся было козел, мекнул жалобно и прыгнул в тень.
Весь огромный двор казарм слоился от красноватых лучей из окон.
Трехэтажные корпуса кругом, каменные, очень
И когда вышли вдвоем из околотка на двор, очень зычная раздалась около команда подполковника Мышастова:
– Первый батальон, смирна-а-а!.. Господа офицеры!
Это Черепанов подошел от цейхгауза, и видно было его издали, освещенного из окна нижнего этажа: высокий, с черной бородою во всю грудь, с новым, очень белым (полк был третий в дивизии) околышем фуражки, и руки в перчатках.
– А я и не надел перчаток!
– вслух вспомнил Иван Васильич.
– Совсем даже из ума вон!
– Авось, холодно не будет... Не должно быть холодно, - успокоил Грабовский.
– Вы ничего не слыхали?
– спросил Иван Васильич, обходя с ним плотную массу первого батальона с тылу.
– Телеграмма будто бы с какой-то станции.
– Что, неприятель наступает?
– С моря... А в газетах ничего не было, - я читал... И каждый день аккуратно я слежу за газетами. Между прочим, решительно ничего... Может быть, спросите полковника Ельца?.. Вот полковник Елец.
Помощник командира, полковник Елец, на кого-то кричал, кто стоял в тени, не очень громко, но довольно внушительно:
– А я вам говорю: не рассуждать много!.. И делайте, что вам прикажут!
Иван Васильевич едва разглядел оружейного мастера Небылицу, сказавшего "Слушаю!" и нырнувшего в двери мастерской.
– А вы в обоз?
– хрипнул Елец Ивану Васильичу, едва тот с ним поровнялся.
– Младшего врача надо послать, а то болтается, как цюцик!.. Ни черта не знает!.. Верхом умеете?.. Можете взять лошадь... Вам с обозом за главными силами... а младший врач за авангардом... с первым батальоном. А классного фельдшера - в тыл.
– Что это за неприятель с моря?
– успел спросить Иван Васильич; но апоплексический, багроволицый днем, теперь серый, Елец закашлялся, как всегда, оглушительным акцизным кашлем и буркнул:
– Увидим!.. Там увидим, какой!..
И пошел от него, тяжко брякая шпорами.
В обозе за воротами казарм шла своя суматоха.
Тут метался, наводя порядок и подгоняя, командир нестроевой роты капитан Золотуха-первый (был в полку еще Золотуха, его брат, тоже капитан, командир шестнадцатой роты).