Очаги ярости
Шрифт:
Дальше Флетчер, Мендоса и Рабен закричали все скопом, перебивая друг друга. Было весело слышать их крики, не особенно членораздельные. Точно, шакалы, Призма не даст соврать.
Годвин пытался восстановить порядок, да где ему! Только пустил петуха, перепуганный выкормыш Флетчера. Ха! Тот, кто голос сорвал, тот очень уж много врал! Пусть спускается, всё повторит при Призме, лживый облезлый скунс! А орать в усилитель дурацким фальцетом — не надо!
Прибежал и Мак-Кру, попытался орать прямо в ухо. Брызгал при этом липкой противной слюной. Как итог, получил от Перейры в сизый пропитый нос. Да уж, кому-то не повезло
Ясное дело, Перейре-то тоже досталось. Трое из шахтной охраны скрутили, прижали к полу. Нет, всё понятно: разбил нос Мак-Кру, значит, был-таки сильно не прав. Он же следователь, при исполнении, всё такое. Но и наглец же, которому нос нельзя не расквасить!
Глава 20. Те же и новые смыслы
(прямо сейчас про сейчас;
наблюдает и рассуждает Энрике Флорес, начальник горнорудной колонии, Ближняя шахта)
1
Флоресу всё же пришлось вмешаться.
Рабен (каков идиот!) так всё запутал. Столько дурной суеты: следователи, выкраденная призма, заседание с выездом к Ближней шахте и превращением в мягкий допрос свидетелей… Рабен, он прежде всего интриган, он так видит. Видит не прямо, а с этими виражами…
…Где-то затем уж маячило превращенье дознания в суд: ну не отдельно ж начальству всему собираться — благо, судебная власть на планете вершится единственно Флоресом. Вот, как изволите видеть, подозреваемый; вот, как изволили слышать, его слова; вот он без Призмы соврал, а вот и вся правда под Призмой; подозреваемый очень для всех подозрителен, может, скорей назовём его обвиняемым и подсудимым, а коль дело пойдёт, и казним его поскорее; как не казнить под хорошее-то настроение? Главное что: так успеть же до возвращеннья Бенито! Чтобы Рабен спросил: «Эй, Родригес, у тебя, вроде, без вести нафиг пропал человек?».
Да, всё верно, такие приколы очень в стилистике Рабена. И без них он, бедняга, ни года не может прожить. Очень, очень тревожный характер. Как продержаться ему на закрытой планете Эр-Мангали, где собрались кругом лишь одни скорпионы в банке?
Рабен слаб. Он хотел бы вокруг всех мочить, но не может решиться. Потому — суета, маета, всякие глупости. За любую из них его стоило бы убрать. Только как уберёшь? Рабен Флоресу нужен.
Слабый Рабен для сильного Флореса — это стабильность.
Быд бы сильным — тогда и пришлось бы уничтожать.
Настоящих волков Флорес когда-то подмёл с дороги. Новых дождаться? Ну нет! Пусть лучше этот беззубый болванчик Рабен продолжает вести бесконечные войны с дурачком Родригесом. Всё, так сказать, в пределах единой системы сдержек и противовесов.
Почему это выгодно? Рабен неплох как администратор. Все противные, заунывные переговоры с Альянсом — это он ведёт по Н-связи. Раз в неделю отстаивать мнение Флореса перед всеми шестёрками Галактического правительства, перед теми, кто надувает щёки, задирает носы и всё время пытается корчить внешних начальников Эр-Мангали — это чей геморрой? Это его геморрой, администратора Рабена. Это он выбивает условия, удобные для планеты, а точнее, для Флореса —
Потому-то Альянс постоянно заинтересован и перепуган.
А случилось бы это, когда бы сеансы переговоров приходилось вести самому? Не случилось бы, нет. Ибо Флорес брезглив и ленив. Он не стал бы, как Рабен, торговаться с тупыми шестёрками. Он послал бы шестёрок по их галактическим адресам, только в скорченных позах и в извращённых формах. А результат? Никаких отношений Альянса с планетой. Артефакты с рудой остаются на Эр-Мангали, подлый Альянс в досаде кусает себя за щупальца. А колония? А колония не выживает.
Кто сумеет питаться артефактами и рудой?
Даже дерево не сумеет. Даже крепкое дерево. Такое, как Флорес.
А итог размышлений? Всё тот же. Рабена надо беречь. Не давать идиоту себя же похоронить в слишком сложно задуманных глупых интригах.
И раз так, то пора перестать равнодушно смотреть на творящийся хаос. На охрипших в истошном крике суетящихся дураков — Годвина, Рабена, Флетчера. На подставившегося Мак-Кру, избитого там, внизу, на огнемётчика, что собирался терпеть, но полез в бутылку — и теперь обездвижен, с браслетами на запястьях. Наконец, на юнца, приносимого Рабеном в жертву… Как беднягу завут? Ах, он, кажется, «безымянный»… Странный мир. Непонятная суета. Но надо-таки вмешаться.
— Всем молчать! — негромко, но членораздельно произнёс Флорес.
И всё моментально смолкло.
2
В тишине, распространившейся на доступную часть Северо-западного ствола Ближней шахты, каждый мог осознать неуместность и суетливость своего поведения. Каждый мог, но не каждый её осознал.
— Разрешите продолжить, — откашлявшись, обратился к Флоресу Годвин. Типа, улаживая несущественную формальность.
— Не разрешу, — отмахнулся Флорес.
Следователь аж изумился. Ну и дурак. Если сам не сумел удержать ситуацию, кто же станет тебе помогать — начальник колонии?
— Вы прикажете прекратить наше дознание?
— Нет, — сказал Флорес. — Не прикажу прекращать.
— А, ну так как же…
— Да я сам его проведу! Чтобы не было больше дурацких инсинуаций, — объявил Флорес. — Я уверен, что у меня выйдет гораздо лучше!
Да уж, лучше бывает всё сделать тебе самому, чем ожидать, что хоть кто-то другой сделает всё, как надо; не доведёт твоего настроения до провала к стыду и скуке, а тебя до желания всё прекратить или снова вмешаться.
Годвин в первую пару секунд даже не знал, что сказать, но на него громогласно зашипел его личный куратор Флетчер:
— Благодари, дебил!
И тогда только Годвин расплылся в улыбке, полной глубокой признательности:
— Благодарю вас от имени всей нашей следственной группы. Верите ли — и ожидать не мечтали…
Флорес простым, но довольно красноречивым знаком приказал остолопу заткнуться. Ну и взялся за дело, чтобы явить образец.
— Для начала имею вопрос к эксперту по артефактам… — Отследил, что при этих словах встрепенулось трое: великий магистр Бек по левую руку, также профессор Шлик, угнездившийся чуть подалее, а ещё — там, внизу, «безымянный» подозреваемый. Все эксперты? Ну да…