Очень приятно, бездомный тэнгу
Шрифт:
Прикрыв обожжённой рукой нос (заодно мысленно порадовавшись, что хотя бы тот не успел стать клювом), Хару вернулся в кухню и закинул ещё пачку печатей, затем сразу выскочил наружу. Чёрный дым уже стоял не только в храме, но и валил через единственную открытую дверь.
— Мико, а ты сама там не задохнёшься? Не хочешь выйти? — забеспокоился Хару, осознав, что сам-то он хоть как-то может отдышаться.
— Нет-нет, я подожду, когда всё сгорит.
Не похоже, чтобы она страдала или умирала, переживать не о чем.
Пока воздух во дворе наполнялся чёрным дымом, Хару поднимал валявшиеся на траве печати
Оказалось, крупный иероглиф находился лишь на одной стороне, а на обратной из мелких складывалось целое предложение. Но написали их настолько небрежно, вдобавок, добавили непонятных линий, которые скорее служили узором, нежели словами, что Хару и их не мог прочитать.
— Бездомный тэнгу, ты куда пропал? — обеспокоенно позвала жрица, но нос из храма не высунула. — Там ещё не всё догорело.
Он бросил взгляд на дым, по-прежнему вылетающий из кухни, и нахмурился — не хотелось возвращаться. Но не успел что-либо сказать в ответ, как голос девушки прозвучал более тревожно:
— Хару? Хару, ты здесь?
В груди тэнгу вдруг всё сжалось, и не от страха, как когда его выгонял отец, а от неведомого ранее чувства. Что это? Жрица подумала, что Хару оставил её и сбежал, и от одного представления об этом ему стало грустно? Он не понимал, почему внутри всё так заныло.
— Я собираю остальные печати, — в итоге ответил он и поднял вторую стопку, также придерживая её подбородком. Обожжённая рука пощипывала, из-за чего Хару хмурился, но пытался не обращать внимания.
Стараясь глубоко не вдыхать, он вошёл в храм и опустил печати на пол рядом с первой стопкой. В ситирине от листов ничего не осталось, поэтому Хару подхватил побольше и закинул в огонь, а сам тут же улизнул обратно на воздух. Чтобы не тратить время впустую, он сначала сложил оставшиеся листы в третью стопку, а затем вновь обошёл храм, проверяя, не упустил ли хотя бы одну печать, на всякий случай осмотрел забор, проглядел, не затерялись ли какие-то отдельные.
Через некоторое время он всё-таки заставил себя зайти обратно в храм, прикрыв нос рукавом, закинул ещё пачку печатей и выбежал обратно.
— Ты так весь день будешь бегать туда-сюда, — подала голос жрица из комнаты с алтарём. — Брось всё из ситирина на пол, пусть горит!
— Я не буду сжигать дом мико, — отозвался Хару, посчитав это чем-то зверским.
— Но я хозяйка и сама прошу тебя об этом! — говорила она с недовольством. Тэнгу вздохнул, вернулся в храм, закинул ещё пачку печатей в ситирин и заглянул в соседнюю комнату.
Окружённая хурмой, девушка с золотистыми глазами сидела в противоположном от входа углу, обхватив колени руками и покачиваясь из стороны в сторону.
— С тобой всё в порядке? — от её болезненного вида Хару забеспокоился. — Тебя вывести на улицу?
— Нет! — её испуганный взгляд впился в его лицо. — Сначала сожги всё, потом поговорим.
Хару переминался с ноги на ногу, не зная, послушаться её или всё-таки разузнать подробнее.
— После этого ты объяснишь мне, зачем я сжигаю печати? —
— Объясню и послушаю историю, как ты стал бездомным — что угодно, только избавься уже от печатей.
Она говорила быстро, подгоняя его.
— Мою историю? — Хару подумал, что ослышался, как вдруг воодушевился и выбежал на кухню. — Я скоро вернусь!
Наконец-то она согласилась! Тэнгу невероятно обрадовался, подхватил побольше листов печати, закинул их в ситирин и выскочил во двор. Ветер вновь раздул верхние листы, Хару мигом подобрал все, обхватил стопку руками и потащил на кухню, где собирался поставить на пол, но поторопился и случайно выронил. Глухой звук удара донёсся и до жрицы, Хару услышал её бурчание, за которым последовал крик, когда несколько печатей залетело в комнату.
— Убери! Убери!
Не собираясь пугать её, тэнгу шмыгнул в комнату и подобрал листы, что так пугали хозяйку храма. Она уже не просто сидела на полу, а привстала, подняла руки и прижалась спиной к стене, изогнувшись, словно дикий хищник. Хару даже с другого конца ощущал напряжение и страх. Он виновато спрятал печати за спиной и негромко спросил:
— Они пугают тебя?
Но та как будто не услышала слов тэнгу, её взгляд метался из стороны в сторону, будто выискивал завалившиеся в щели или спрятавшиеся где-то ещё печати. Хару вернулся на кухню и опустил в ситирин листы, что держал в руках, а вместе с ними закинул ещё пачку. Он бы с радостью сейчас вышел подышать свежим воздухом, но беспокоился за жрицу, не хотел оставлять одну в этом храме, а зайти к ней тоже не решался, поэтому просто мялся на пороге. Вдруг до него донеслись её тихие слова:
— Причиняют боль.
Хару не знал, послышалось ему или нет, но не сомневался, что не хочет делать хозяйке больно.
Лежавшие в ситирине печати успели потемнеть, но полностью не сгорели. Хару взял ещё несколько и закинул следом, из-за чего поднялся более густой дым. Дышать оставалось нечем, ни рука, ни ткань рукава не спасали от этой тяжёлой вони. Когда он попытался сделать очередной вдох, в горле встал ком, а вдохнуть не получилось, сколько тэнгу ни пытался. В панике он схватился за шею, не понимая, что делать. Его взгляд метался из стороны в сторону, конечности дрожали, он попытался кашлянуть, но издал лишь сиплый звук, напоминающий стон. Перепуганный юноша с грохотом упал на колени и пополз к выходу, цепляясь руками за деревянный пол.
— Хару? — обеспокоенно позвала жрица. — Что случилось?
Не дождавшись ответа, она осторожно подкралась к выходу из комнаты и в ужасе обнаружила валявшегося на полу тэнгу. Не теряя ни мгновения, она перепрыгнула через стопку ещё целых печатей и схватила кувшин с водой. Она не знала, как вести себя в такой ситуации, поэтому вылила всё на Хару, надеясь хотя бы привести его в чувство.
Тэнгу посмотрел на неё непонимающим взглядом, но этого было достаточно. Девушка снова перепрыгнула печати, бросилась к Хару, обхватила его руками за живот и изо всех сил попыталась поднять. Увы, оказался он не лёгким как пёрышко, поэтому ей пришлось приложить все усилия, чтобы оторвать его от пола и наполовину вытолкнуть из храма.