Очень сталкерское Рождество
Шрифт:
— Но я в порядке, — добавляю после паузы, стараясь успокоить и его, и себя. — Я, наверное, больше не усну сегодня. Но не думаю, что они вернутся. Кто бы это ни был, они убежали сразу же, как только я проснулась. Не думаю, что они хотели мне навредить. Не знаю. Всё это так странно. В общем, спасибо что побеспокоился обо мне. Пожалуйста, не переживай из-за этого.
Связь прерывается, а в следующее мгновение раздаётся звонок в дверь.
Он пришёл.
Вина разъедает меня изнутри. Я напугал её, и от этого всё только хуже, ведь она была так добра ко мне. Но
Лучшее – потому что теперь я знаю: она хочет меня. И худшее – потому что больше не смогу себя контролировать. Я думал, что сумею уйти, сделав всё, чтобы ей было лучше без меня, но это оказалось иллюзией.
Я – сломленный, жалкий человек, готовый на всё, лишь бы заполучить её, хотя она заслуживает кого-то во сто крат лучше.
Цепь лязгает о дверь, замок щёлкает в тишине морозной зимней ночи. Ключ от её квартиры всё ещё лежит в заднем кармане моих брюк, обжигая кожу осознанием вины за все эти манипуляции с той стороны.
— Ты мог не приходить, — говорит Эмма, открывая дверь, её плечи подрагивают от холода. — Но спасибо.
Она отступает в сторону, и я захожу, внимательно оглядывая её. Лицо бледное, пальцы дрожат, цепляясь за манжету пижамы. Она в тёплом зелёном комплекте: длинные штаны, верх застёгнут на все пуговицы до самого горла.
— Всё хорошо, — уверяет она, слабо улыбаясь, пока я всматриваюсь, пытаясь заметить признаки страха или боли. — Ничего страшного не случилось. Я даже не видела никого, только слышала хлопки дверей. Разбили зеркало, но ничего не пропало. Если это был грабитель, то ужасно неудачливый.
Я киваю, снимая ботинки, а Эмма закусывает губу и приглашает меня в гостиную. На столе лёгкий беспорядок – кружка, грязная тарелка, фантик от конфеты – и я, не задумываясь, начинаю всё собирать. Я привык убираться у неё дома, когда прихожу.
— Не нужно, — тут же говорит она, выхватывая посуду из моих рук. — Я сама. Может, чаю? Или чего-нибудь покрепче? Сейчас покажу, что у меня есть.
Я следую за ней на кухню, где она достаёт бутылку вина и бутылку рома. Фыркнув, мягко веду её к стулу и осторожно надавливаю на плечи, пока Эмма не садится.
— Что ты делаешь? — спрашивает она. — Ты мой гость, хотя бы чаю дай мне сделать.
Я поднимаю брови. Сиди.
Она выдыхает, но соглашается:
— Ладно. Думаю, я заслужила, чтобы со мной немного понянчились.
Я улыбаюсь ей, одобряя это решение. Хорошая девочка.
Спасённая ею кошка выбирается из пушистого лежака и трётся о ноги Эммы, довольно мурлыча. Она расслабляется, наклоняется и гладит её.
— Прости, что разбудила тебя, малышка.
Испытывая угрызения совести, я нарочно открываю не те шкафчики, будто не в курсе, где у неё хранятся кружки и чай, хотя знаю эту кухню как свои пять пальцев. Завариваю нам двоим большой чай из коробки с рождественским узором, которую я подарил ей, подслащиваю
— Два в одном. Гениально!
Мы возвращаемся в гостиную, она устраивается на диване, поджав ноги. Я укрываю её пледом – тем самым, цвета павлиньего пера, который купил пару дней назад. Она его обожает.
— Перестань, я не ребёнок! — смеётся она.
Я лишь пожимаю плечами, пододвигая журнальный столик поближе, чтобы ей было удобнее дотянуться до чая. Ставлю коробку с салфетками поблизости, если вдруг она захочет поплакать. Убедившись, что всё для неё подготовил, усаживаюсь рядом. Не слишком близко, оставляя на всякий случай между нами пространство.
Её тёмные, серьёзные глаза встречаются с моими.
— Спасибо, ты мне так помог, — тихо произносит Эмма, голос чуть дрожит. — Ты сделал для меня даже больше, чем я могла ожидать от кого-либо из близких. И я должна быть честной… Я… кажется, перед тем как всё случилось, видела непристойный сон. Про тебя.
Я это уже понял. Но услышать, как она сама в этом признаётся… это ещё лучше, чем слышать, как она шепчет моё имя во сне. Я сглатываю, придвигаясь чуть ближе. Расскажи мне.
Эмма опускает взгляд, смущённо смеётся:
— Знаю, мы только познакомились. Но ты… ты правда мне нравишься. И сильно.
Эти слова как удар молнии. Сердце начинает бешено колотиться, а когда она смотрит мне в глаза, немного робко, но с вызовом, я теряю контроль. Придвигаюсь ближе, взгляд прикован к её губам. Она нервно облизывает их, дыша всё быстрее.
Я хочу сказать ей, какая она красивая. Как она совершенна. Как всегда буду её защищать. Но слова застревают в горле. И вместо этого тянусь к ней, обнимаю её затылок и шепчу всё это в губы через поцелуй.
Её дыхание перехватывает, и в этот прекрасный, пугающий момент Эмма не отвечает на мой поцелуй. Я уже был готов отстраниться, но она пальцами цепляется за мою руку, а губы с нежностью и сладким желанием прижимаются к моим.
Понимаю, это всё неправильно, и даже безумно. Я – тот, кто напугал её сегодня ночью, кто вломился в дом и наблюдал, как она спит. А ещё я – тот, кто пришёл утешить её. И если бы она знала правду, то, вероятно, посчитала бы, что я всё это подстроил, чтобы воспользоваться её слабостью.
Не думаю, что это был мой изначальный план. Во всяком случае, не сознательно. Сбежав оттуда, чтобы не быть разоблачённым, я из темноты своего дома следил за тем, что она сделает. Она выглядела такой сломленной, такой уязвимой, дрожа в своей разрушенной спальне, глаза были так широко раскрыты от ужаса.
И всё было по моей вине. Я должен был что-то сделать, чтобы исправить это.
Но исправляет ли мой поцелуй ситуацию или только усугубляет её? Возможно, стоило остановиться, дать ей время и возможность всё обдумать, но я не смог. Это слишком прекрасно, чтобы прекращать. И кажется, ей тоже нравится такое отвлечение. Если она никогда не узнает, что я сделал, то и больно ей не будет. Так что, можно считать такой ход приемлемым.