Очень сталкерское Рождество
Шрифт:
Он кривит губы, будто ещё сомневается. Долго смотрит на меня, затем резко хватает ручку и пишет несколько строк так быстро, что их едва можно разобрать.
«А что, если я приду к тебе в комнату ночью, свяжу и использую твоё тело, чтобы удовлетворить все свои желания? Что если я трахну тебя – в киску, рот и задницу, жёстко и быстро, без защиты, и сделаю тебя невозможно грязной? Это то, что я хочу с тобой сделать, сладкая. Тебя это устроит?»
Я подавляю громкий, возбуждённый вздох. Боже, этот мужчина. Горячая дрожь пробегает по моим бёдрам,
Логан постукивает ручкой по столу, его тяжёлый взгляд приковывает меня к месту. Я жду.
Смотрю на его воинственное лицо, которое кажется ещё более диким и требовательным из-за презрительной усмешки, поскольку он ждёт, что я испугаюсь. Скажу ему уйти.
Но я не скажу.
— Нет. Но это, возможно, заставит меня влюбиться в тебя.
Его щёки краснеют, голубые глаза темнеют. Раздаётся хруст. Ручка ломается в его большой ладони.
Когда он встаёт, стул почти падает назад. Логан бросает на меня долгий, напряжённый взгляд, наполненный таким голодом, что я едва могу дышать.
Он отворачивается. Я тяжело вздыхаю, всё моё тело горит от предвкушения. Надеюсь, он сделает то, что сказал.
Но Логан стоит на месте, напряжённый, скрывая от меня своё лицо. А потом выходит из комнаты.
И из моего дома.
Два часа ночи. Эмма наконец-то уснула, а я стою в её комнате, всё ещё ведя битву, которая была проиграна в тот момент, когда она сказала, что могла бы влюбиться в меня.
Блядь. Мне не стоит быть здесь, но я не смог удержаться. Перед тем как выключить свет, Эмма посмотрела в окно, словно могла увидеть меня, наблюдающего за ней в темноте, и отправила сообщение:
Она подначивала меня, и вот я здесь – безнадёжно влюблённый дурак, готовый выполнить любое её желание. С этой мыслью достаю маску из заднего кармана и надеваю. Холодок пробегает по позвоночнику, нервы звенят напряжением до самых кончиков пальцев, когда ткань накрывает мои губы и нос, скрывая их. Скрывая меня.
Моё тело напрягается, а потом расслабляется, словно от мощного облегчения. Теперь я скрыт. Я – лишь тень в темноте. Мне не нужно следить за каждым своим шагом, судить каждую мысль или жест. Теперь всё в порядке. Ничего плохого не произойдёт. Я свободен.
Свободен делать всё, что захочу.
Мой взгляд задерживается на женщине, лежащей в постели передо мной. Одеяло прикрывает её лишь до талии. На ней тонкая кружевная майка, сквозь которую я вижу тёмные, напряжённые соски. Грудь медленно поднимается и опускается в ритме глубокого сна.
Такая невинная. Совершенно не осознающая, что сама навлекла это на себя.
Я прочищаю горло. Мне есть, что ей сказать:
— Эмма.
Почти стону, почувствовав, как её имя обжигает мой язык. Это первый раз, когда я говорю его вслух. Голос хриплый, не громче шёпота, но она даже не шевелится. Её дыхание по-прежнему размеренное и спокойное.
Она так прекрасна. Полностью в моей
Может, забраться к ней в постель и проникнуть в её теплое, сладкое тело, постаравшись не разбудить? Или сначала надеть ей повязку на глаза, чтобы она не видела меня, когда проснётся? Или дать ей проснуться и увидеть тень в маске, возвышающуюся над её кроватью? Будет ли она кричать – сначала от страха, а потом и от удовольствия?
И не плевать ли мне вообще, почему она закричит, если в любом случае причиной этого являюсь я?
Эмма тихо вздыхает, и я вздрагиваю. Время для раздумий закончилось. Я достаю из кармана пластиковые стяжки и осторожно беру её за руку. Поднимаю её к изголовью кровати и привязываю к раме. Затем обхожу кровать, чтобы сделать то же самое с другой рукой. Стяжки достаточно крепкие, чтобы удерживать её, но не настолько, чтобы причинить боль.
Она издаёт тихий звук, как будто ей неудобно, и слегка шевелится. Я взбираюсь на кровать, позволяя матрасу прогнуться под моим весом. Располагаюсь над ней, опираясь на руки и колени, так что моё лицо оказывается прямо над её.
Она снова вздыхает, пытаясь пошевелиться. Ещё раз убеждаюсь, что моё лицо будет первым, что она увидит, когда откроет глаза.
— Просыпайся, зверушка.
Эмма вздрагивает, её глаза мгновенно распахиваются. Дыхание становится рваным, она открывает рот, пытаясь закричать, но я тут же накрываю её губы ладонью, обтянутой кожаной перчаткой. Крик гаснет в коже.
— Тише. Не хочешь ведь, чтобы соседи услышали тебя, правда?
Её глаза распахиваются ещё шире, новый крик снова теряется в моей руке. Слегка надавливаю на её губы, стараясь не причинять боли, но, чтобы это было ощутимо.
— Достаточно. Замолчи и слушай правила.
Эмма дрожит подо мной, но её дыхание становится чуть более размеренным. Она растерянно смотрит, лицо напряжённое, пока не моргает и не узнаёт меня. Взгляд меняется, становится мягче.
Я убираю руку.
— Логан, — шепчет она, голос дрожит вместе с её прерывистым дыханием.
— Правила, милая. На самом деле, всего одно: сейчас говорю я. Тебе нельзя произносить ни слова. Можешь стонать, хныкать, даже кричать – в мою ладонь или на мой член, но ты не скажешь ни слова. Поняла?
Боже, голос такой хриплый, будто я песка съел. И это не только из-за того, что я так долго молчал. Это из-за неё. Она здесь, подо мной, – связанная, беспомощная, полностью в моей власти. Это делает каждую клеточку моего тела напряжённой от болезненного, сладкого ожидания. В том числе и мои голосовые связки.
Эмма глубоко вздыхает и коротко кивает. Губы приоткрываются, словно она хочет что-то сказать, но тут же снова плотно сжимаются.
Я широко улыбаюсь за маской.
— Ты будешь послушной для меня, правда ведь, малышка? — спрашиваю я, испытывая, ответит ли она на вопрос, нарушив мои правила?