Очерк о родном крае

Кокоулин А. А.

Осторожно стукнув в дверь, вошла секретарша, поставила на стол поднос.

– Я еще лимона взяла, - улыбнулась она Анатолию Карловичу.

– Молодец!
– похвалил ее Чуйков.
– Наш человек!

– На здоровье!

Марек кивнул.

– Спасибо.

Проводив секретаршу взглядами, они выпили по второй. Чуйков закусил лимоном, зажевав его вместе с цедрой. Марек выцепил с блюдца тоненький, почти прозрачный ломтик колбасы.

– Так что была за война?

– Семнадцатидневная. Военная часть подняла бунт.

– Областная?

– Их три было у нас. Мотострелки, артиллеристы и склад техники на длительном

хранении в Омерово.

Анатолий Карлович снова взялся за флягу, но Марек накрыл свою стопку ладонью.

– Извините, я пас.

– Ну и дурак, - беззлобно отозвался Чуйков.

Он выпил и закусил. Нос его побагровел. Синева щек выцвела.

– Семнадцать дней почему? Потому что ждали, - сказал он.
– Всем страшно было. Те на подножном корму, скелеты, кожа да кости, но нет, демилитаризацию проводить не дадим, миротворцев не пустим, сами будем родину защищать. А у самих - сорок процентов рядового состава из соседних областей, потенциальные агрессоры. Размежевание уже сильное было, каждую неделю - пограничные случаи.

Анатолий Карлович вздохнул, вспоминая, поворошил пальцем лимонные дольки, а потом облизнул мокрый палец.

– Разоружили?
– спросил Марек.

– А то!
– сказал Чуйков.
– Обложили техникой, нагнали наших же полицейских, пока переговоры, условия, командир ихний, полковник Живцов, аж стекленел, зеленел весь, когда про НАТО слышал, что, мол, они теперь у нас будут... Ну а ночью с шестнадцатого дня на семнадцатый спецназ к ним и вошел. Не наш, какой-то европейский. Или американский. Восемь человек убили, двоих ранили, ну и полковника тоже... За упокой его души!

Он опрокинул вновь наполненную рюмку в рот.

– И сколько времени здесь стоят миротворцы?

– Ну, у нас они так... Считай, наверное, третий год. Это большим контингентом. А представительство сразу после объявления независимости открыли. Тебе, наверное, уже про них порассказали, - с подозрением уставился на Марека Чуйков.

– Ну, не особо.

– Ты народ не слушай. Они тебе наплетут. Что фашисты, что зверствуют, что по домам ходят, мародерничают. Дремучий народ! Мы же все анархисты в душе, нам не порядок, нам воля нужна, чтобы Бог один за нами присматривал.

– Да вроде нормальные люди. Вежливые. Я о патрулях.

– Вот! И я говорю. Ну, были, конечно, эксцессы, как без них. Американцы вон, в Японии, месяца не проходит, чтоб какую-нибудь приглянувшуюся японку не изнасиловали. Так ведь и не наши, которые в Германии два миллиона немок...

– Это когда?
– спросил Марек.

– Ну, ты что! Известный факт!
– вытаращился Анатолий Карлович.
– В конце Второй Мировой. Как вошли в Германию, так, значит, занимали города и устраивали праздник женскому населению. И старух пользовали, и девочек двенадцатилетних. Дикий народ! У вас что, об этом не говорят?

– Нет.

– А все почему? Цивилизованные потому что. Стыдно вам за нас, варваров, - министр вздохнул по собственному несовершенству.
– У нас же вся история такая. Кровь да грязь, да дерьмо в головах.

Он принялся загибать пальцы.

– То Иван Грозный население под корень выводит со своей сворой, с опричниками-людоедами, то Сталин голодом морит и расстреливает. Ведь сто миллионов при нем сгинуло!

– Сколько?

– Историю надо бы знать, молодой человек. Как поездами людей взрывали, как баржами топили.

Даже у нас в Вяземке мемориал жертвам поставили, по последним данным, там вживую несколько десятков тысяч закопали.

– Просто в Союзе, кажется, всего сто пятьдесят миллионов и было-то тогда, - сказал Марек.

Хотя помнил он смутно. В школе с учителями истории у них была чехарда, и тот период они если и проходили, то вскользь, по датам: коллективизация - война - оттепель.

А в институте курсу попался преподаватель-монархист, и на каждой лекции через одно-два предложения он принимался просвещать студентов на предмет богоизбранности и сакральности власти Романовых, Рюриковых потомков, и как все при них в России было хорошо и разумно устроено, а упыри-революционеры вкупе с лицами известной национальности толкнули страну в ад атеизма, гражданской войны и лагерей.

Марека, честно говоря, тогда интересовали только Ленка и поиск возможностей слинять из страны, поэтому слушал он вполуха.

На зачете даже не по теме, а по райским кущам, что представляла бы собой Россия, останься в живых Николай Второй, отвечать начал.

Получил 'отлично'.

– Вот и представьте масштаб!
– сказал Чуйков.
– С тридцать седьмого по пятьдесят третий! Минус годы войны.

– Все же как-то...

– А вы почитайте, почитайте альманахи 'Мемориала', там все от и до, по каждой области, по каждому году. Имена, фамилии, статьи. Хотя статья там одна - пятьдесят восьмая. Впрочем, - Анатолий Карлович подобрался, - что у вас будет за интервью?

Марек улыбнулся.

– Ну, я бы не хотел углубляться в историю. Думаю, это будет не интересно европейскому обывателю. Его больше интересуют перспективы развития республики, безопасность, уровень цен, возможность туризма и отдыха, сервис, доброжелательность населения.

Пока Марек перечислял, Чуйков кивал, рассматривая уровень коньяка во фляге.

– Ну, это можно, это пожалуйста.

– Просто я видел здесь огороженные районы...

Анатолий Карлович сморщился.

– Это не районы, это рассадники. Нищие, наркоманы, бездельники, не вписавшиеся в новые времена люди. Честно говоря, даже без перспектив. Красная, Комвольцева, Южная.

Марека резануло по сердцу.

– Почему?

– Потому что они живут прошлым, - сказал Чуйков.
– Потому что им не нравятся нынешние реалии. А хочешь прокормиться - работай! Не хочешь, не можешь найти работу - извини. Власть не обязана и не будет взваливать их себе на шею!

– Но там пенсионеры, дети.

Министр прижал ладонь к груди.

– Я понимаю, что у вас там, в Европе, толерантность, благотворительные акции и социальные обязательства. Мы же себе этого позволить не можем, только-только отходим от разных бесплатных программ по медицине, образованию, помощи селу, навязанных нам прошлой властью. У детей есть родители, у пенсионеров есть дети, и это их прямая обязанность - заботиться о тех и о других. Разве я не прав? Но, конечно, это большая проблема. Это угроза стабильности, такие районы. Иногда я думаю, взять бы и спалить их к чертям, - он вздохнул.
– Но не могу, люди все-таки. Да и процедура законодательно долгая, сначала законопроект, профильный комитет, потом вынесение в законодательное собрание, прения, поправки, определение благонадежности, количества горючих материалов, назначение ответственных, закрепление за министерствами...