Очерки античного символизма и мифологии
Шрифт:
Имея все это в виду, попробуем приступить к делу.
3. Основное ядро. Платонизм есть философия Идеи. Идея есть бытие особенное, неземное, вечное. И оно, по учению Платона, главенствует на земле. Земля — лишь отражение Идеи. Какая же социальная структура может быть результатом такого воззрения? Конечно, только та, где господствует опять–таки Идея же. Должен существовать такой политический и экономический строй, который бы обеспечивал Идее торжество в социальной жизни. Отсюда сразу вытекают два противоречивых построения и две противоречивые мысли, которые только платонизм и умеет совместить и даже совместить диалектически. А именно, с одной стороны, не только Платон, но и почти вся греческая политическая литература есть сплошной пессимизм философа в отношении социально–политической жизни, какое–то принципиальное презрение к ней, восхваление «созерцания» в противоположность «практике». С другой стороны, не только сама греческая жизнь, но и греческие философы, эти мудрые созерцатели беспредельного и божественного, отличаются удивительною склонностью к политике и социальному строительству, удивительным пафосом общественности, доходящим до полного азарта и исступления. Страсти оратора и политика свойственны им не менее, чем созерцание и аскетизм. Как это совместить? А так, как платонизм вообще совмещает «идею» и «материю». Мы это уже хорошо знаем. Тут, как мы вполне убедились, у него — диалектический синтез.
Вот это основное ядро социальной философии Платона и нужно прежде всего иметь в виду. Требовалось, след., устроить общество так, чтобы, с одной стороны, оно содержало в себе только Идею и больше ничего, а с другой стороны, чтобы это общество само по себе совершенно не имело никакой цены и заслуживало со стороны философа только презрения.
Не сразу образовалась такая платоническая социальная философия. Попробуем набросать некоторый фон для нее.
Являясь отражением общего языческого мироощущения, греческая политическая литература фиксирует, прежде всего, безликую Силу и Судьбу и зависимость от
Платоническая социальная философия, таким образом, является довольно типичной для Греции, хотя она и имеет в ней свое вполне определенное хронологическое и систематическое место. Именно, социальная философия Платона совмещает натурфилософскую и антропологическую позицию. Да иначе не могло и быть. Само социальное бытие есть синтез природного и человеческого бытия. Это — человек, данный как природное безразличие и над–индивидуальность; и это — природа, данная, однако, как живая личностная жизнь. Это и дало возможность разработать Платону свою социальную философию во всех подробностях; и это и делает платонизм системой, вполне доросшей и созревшей для социальных выводов.
Обратимся к этим двум социальным моментам, — в аспекте натурфилософии и в аспекте антропологии, — из которых диалектически складывается социальная природа платонизма.
4. Космополитическая социология. Греческая социально–политическая мысль, рассматриваемая в целом, представляет собою несколько основных типов, в центре которых почти всегда лежат более или менее ярко выраженные элементы пессимистического миропонимания и настроения. Не было, может быть, народа, более предавшегося политическим страстям, чем греки. И не было, кажется, народа, более пессимистически смотревшего на общественную и государственную жизнь человека, чем те же самые греки. История греческой политической литературы есть история пессимизма, или, говоря точнее, она есть история теоретических приспособлений к необходимости социального бытия — на фоне одного и того же пессимистического настроения, то грозно обличительного, то добродушно насмешливого, то усталого и безразличного. Нашей задачей и является рассмотрение греческой политической мысли в ее целом, для чего необходимым является выдвинуть общие и наиболее характерные для нее элементы.
а) Первую стадию (или первый тип) в истории греческой политической мысли, в соответствии с сказанным выше, можно назвать космополитической. Это эпоха милетской натурфилософии, эпоха основной метафизической антитезы древнейшего периода — элеатского неподвижного бытия и гераклитовского всеобщего процесса, и эпоха примирительных попыток Эмпедокла, Анаксагора и атомистов.
Общее настроение этого периода, как известно, космополитическоеВзор философов падает не на частные явления бытия, с их мимолетными и пестрыми началами и концами, но на бытие в целом. Пробуждающаяся философская мысль видит мироздание во всей его шири и необъятности, во всей его жути и несогласованности. ', основное начало бытия, мыслимое у Фалеса как вода, у Анаксимена как воздух, у Анаксимандра как бесконечная субстанция, не сводимая ни на один чувственный элемент, — все это, конечно, яркие типы интуитивного постижения сущности мира и не простой лепет младенца. Эти философы мыслят бытие цельным и единым; и никто из них не признает за конкретной, реальной вещью какого–либо самостоятельного и самодовлеющего существования. Мир един. О «древнейших философах» Аристотель говорит: «То, из чего состоит все сущее, из чего оно происходит впервые и во что оно конечным образом разрешается, что пребывает как неизменная сущность в изменении своих состояний, — это они признают элементарной основой [стихией], это считают началом всего существующего. И поэтому они полагают, что ничто не происходит и ничто не уничтожается, так как одно и то же естество пребывает вечно» [743] Фалесу Аэций прямо приписывает изречение: космос един. По Диогену Лаэрцию, Анаксимандр «говорил, что начало и элемент [стихия] есть беспредельное… что части изменяются, целое же остается неизменным». То же у Анаксимена, который, по Симплицию, говорит что «природа, лежащая в основе [всего], едина и беспредельна» [744] . Красной нитью идея единства и гармонии проходит через пифагорейство (ср. пифагорейскую «гармонию сфер») [745] , через Гераклита, с его , «скрытой гармонией», которая «сильнее явной» [746] , с его учением о Логосе [747] и определенных мерах воспламенения и угасания всемирного Огня, — наконец, через элеат–скую философию с ее [748] , через Анаксагора с его всемирным Умом, через Эмпедокла с его мировым Сфером и пр. Это — одно непоколебимое убеждение начального периода греческой философии, космополитического. Но наряду с этим стоит и другое, без которого также немыслим этот период.
743
Diels А 12.
744
Ibid., А 13b, 23, 1, 11, 5.
745
Ср. знаменитое начало сочинения Филолая, ibid., В I.
746
Ibid., 12 В 54, ср. 51.
747
Ibid., 50.
748
Ibid, 8.
Анаксимандр, прозревший целость мироздания, произносит такие слова: «А из чего возникают все вещи, в то же самое они и разрешаются согласно необходимости. Ибо они за свою нечестивость несут наказание и получают возмездие друг от друга в установляемое время» [749] Реальный процесс бытия философ мыслит, следовательно, как постепенное созидание и разрушение. По коренному воззрению пифагорейцев, «тело — могила», душа испытывает ряд превращений и переселений, и все явления обладают постоянной повторяемостью. По Гераклиту, «гармония составляется из противоположностей целого и не целого, соединяющегося и разнообразного, мелодичного и немелодичного» [750] «Война есть отец всего, царь всего» [751] . «Вечность есть играющее дитя, которое расставляет шашки: царство [над миром] принадлежит ребенку» [752] . Вот миросозерцание этих древнейших философов: отдельные вещи смертны, их происхождение случайно, они уничтожаются при всемирном пожаре; остается вечное и единое бытие, в котором нет наших вещей и предметов, оно — гармония, ибо оно есть все и довлеет себе.
749
Ibid., 9.
750
Ibid., 10.
751
Ibid., 53.
752
Ibid., 52.
b) Как должен относиться к политике такой философ? Разумеется, он не найдет для себя большой ценности в государстве. Фалес, хотя, по Диогену Лаэрцию, «кажется, что и в государственных делах давал самые лучшие советы», все–таки, как передает тот же источник, «сам он говорит, что вел жизнь одинокую и частную» [753] . Любопытный вопрос задает Платон в начале своего «Гиппия Большего»: «Однако же, Гнппнй, что бы это за причина, что те древние, которых великие имена прославляются за мудрость, например, Питтак, Биант и Фалес Милетский со своими последователями, а также позднейшие — до Анаксагора, если не все, то многие из них, как видно, удерживались от дел гражданских?» [754] Как бы ни локализировать этот вопрос в диалоге, ясно, что Платон считает воздержание первых философов от политической жизни за историческую истину. То же самое находим мы в общей форме и в другом платоновском диалоге, в «Протагоре». Здесь вся мудрость первых философов резюмируется в двух изречениях: «Познай самого себя» и «Ничего через меру» [755] . Нам понятна эта воздержность древнего мыслителя, углубленного созерцателя мировых тайн, остановившегося на мироздании в его целом. Ему некогда участвовать в жизни мелких реальных вещей, он всегда удержится от нее, всегда исполнит только необходимое
753
Фрагм. 1 (Diog. Laert. I 25).
754
Hipp. Maj. 281c.
755
Prot. 343b.
756
Еще Дикеарх (Diog. Laert. I 40) принимал семь мудрецов за лучших законодателей и не считал их за философов (Целлер).
757
Ср. гномы, приведенные, напр., у Редкина в большом количестве — «Из лекций по истор. философ, права». I. СПб., 1889, 417 сл., а также ответы семи мудрецов в застольной беседе у Плутарха в «Пире» на вопрос: какое государственное устройство наилучшее?
с) Яркую позицию в отношении политического мировоззрения занимает Гераклит.
«В нас [всегда] одно и то же: жизнь и смерть, бдение и сон, юность и старость. Ибо это, изменившись, есть то; и, обратно, го, изменившись, есть это» [758] . Достаточно одной этой фразы, чтобы иметь представление о том, как думает философ о политике. Все перевертывается как в калейдоскопе — где же тут точка опоры, чтобы действовать в политике вполне разумно и целесообразно? Климент Александрийский пишет: «По–видимому, Гераклит смотрит на рождение как на несчастье. Он ведь говорит: «Родившись, они хотят жить и умереть, или, скорее, найти покой, и оставляют детей, чтобы и те умерли» [759] . Гераклит презирает людей. «Один для меня — десять тысяч, если он наилучший» [760] . «Ибо, каков у них ум или рассудок? Они верят народным певцам, и учитель их — толпа. Ибо не знают они, что много дурных, мало хороших» [761] . По Гераклиту, за изгнание наилучшего эфесяне должны бы перевешать друг друга. «Эфесяне заслуживают, чтобы у них все взрослые перевешали друг друга и оставили бы город для несовершеннолетних за то, что они изгнали наилучшего своего друга Гермодора, говоря: «Пусть не будет среди нас никто наилучшим. А раз такой оказался, так пусть же живет он в другом месте и с другими»» [762] . Гераклит не верит в идеальное царство на земле. Он признает лишь ту правду, которая есть раздор и которая заключается в том, что «все возникает через борьбу и по необходимости» [763] . Этим, вероятно, и вызваны две такие мысли: «Самомнение [или возмущение] должно гасить скорее, чем пожар» [764] и «За закон народ должен биться, как за свои стены» [765] . Эти две «политические» мысли Гераклита можно понять лишь как проповедь воздержания от всяких новшеств ввиду бесполезности и тщетности всяких человеческих попыток создать что–нибудь помимо закона всеобщей необходимости.
758
Diels 12 В 88.
759
Ibid., 20.
760
Ibid., 49.
761
Ibid., 104.
762
Ibid., 121.
763
Ibid., 80.
764
Ibid., 43.
765
Ibid., 44.
Любопытна и личность Гераклита. Он был причастен к государственной деятельности, а грамматик Диодот даже утверждал, что его сочинение заключало учение не о природе, но о государстве; «изречение же о природе приводилось в виде примера» [766] . Интересно, однако, поведение этого государственного мужа. По Диогену, Антисфен сообщает, что «Гераклит уступил брату царское достоинство» [767] , а «когда сограждане обратились к нему с просьбой издать для них законы, он пренебрежительно отказался по той–де причине, что в государстве уже укоренился худой образ правления» [768] . И далее Диоген говорит: «Удалившись же в храм Артемиды, он проводил время, играя с детьми в кости. Когда жеэфесяне начали собираться вокруг него, он сказал: «Чему вы, негоднейшие, удивляетесь? Разве не лучше заниматься этим, чем вместе с вами вести государственные дела?» И, наконец, возненавидев людей и уединившись, он жил в горах, питаясь растениями и травами» [769] . Презрение к людям — характерная черта Гераклита. Он «презирал и афинян, среди которых пользовался весьма большой славой» [770] . «Дружбой его пожелал обладать Дарий» [771] и даже писал ему, по преданию, письма, но он «пренебрег приглашением царя Дария переселиться в Персию» [772] «Более, чем кто бы то ни было», гласит предание, «он отличался надменностью и высокомерием, как видно из сочинения его, в котором он говорит: «Многознание не научает уму. Ибо в противном случае оно научило бы Гесиода и Пифагора, а также Ксенофанэ и Гекатея, ибо единая мудрость — достигнуть такого знания, что правит всем — всегда» [773] . И Гераклит раздражителен не только к этим великим философам. По его мнению, «Гомер заслуживает изгнания из общественных собраний и наказания розгами, и точно того же [заслуживает] Архилох» [774] . Все эти отрывочные, полулегендарные сведения о жизни и личности Гераклита, не могущие быть проверенными в точности, складываются, однако, в общую, по настроению, конечно, правильную картину, ибо такие люди, как Гераклит, Сократ, Пифагор, не могут быть одной выдумкой. И эта картина — полное презрение философа к политической жизни, увеличенное еще тем, что фактически–то философ участвует в этой жизни и страдает о ней. «Плачущий», «темный» — все это эпитеты Гераклита настолько же яркие и выразительные, насколько и древние. Пессимизм «политического» настроения Гераклита ясен до конца.
766
Ibid., А 1 (Diog. Laert. IX 15, 5).
767
Diog. Laert. IX 6. А по Клименту Алекс., Гераклит убедил и тирана Меланкому сложить с себя власть (Diels А 3).
768
Diog. Laert. IX 2.
769
Ibid., IX 3.
770
Ibid., IX 15.
771
Ibid., IX 12.
772
См. прим. 25.
773
Diog. Laert. IX 1.
774
Ibidem.
d) Ту же, хотя, вследствие скудости источников, менее яркую картину представляет для нас мировоззрение Парменида.
Парменид противоположен Гераклиту в чем угодно, но только не в оценке реальной, чувственной вещи. Оба философа отрицают эту вещь, не признают за ней самодовления. По Страбону, Парменид вместе с Зеноном дали хорошие законы Элее [775] , а Плутарх прямо пишет: «Парменид свое собственное отечество привел в порядок отличнейшими законами, так что власти ежегодно заставляли граждан давать клятву остаться верными законам Парменида» [776] . Мы, однако, знаем, какова сущность или судьба всех этих занятий политикой у древнего мыслителя. Нам еще неоднократно придется встретиться с этой горячей, подчас даже лихорадочной политикой, с большими увлечениями политическими теориями, в основе чего, однако, почти всегда лежит пессимистическое, удивительно безотрадное, хотя и никогда не теряющее голову самочувствие. И о Пармениде, этом редком, если верить Плутарху, законодателе, есть одно интересное для нас сообщение. Пифагореец Аминий, говорит Диоген, «обратил Парменида к спокойной жизни созерцателя ( –)» [777] . Это, повторяем, типичная судьба политической теории и практики древнегреческого мыслителя.
775
Diels 18 А 12.
776
Ibidem.
777
Diog. Laert. IX 21.