Очки для Босха

Фесенко Владислав Леонардович

– - Ну как?
– обратилась Леля к кукольнику.

– - Мм-да...

– - Неплохо сказано, - съязвила гадалка.

– - В выпивке, сексе и на войне главное - выдержать время, - авторитетно заметил Сумо.

– - Время - это как раз то, чего нам явно не достаёт, - возразил Конёк.
– Я не понимаю, что это значит, но "скоро воплотится Ретранслятор", и мне это почему-то не нравится. И ещё меньше мне нравится то, что "он займётся девчонкой лично". Это Панда создаёт им "помехи". Всё! Я иду в Стационар. Где этот Лимб?

– - Лимб - это теневая часть Дороги, там обитают

нерождённые души, нереализованные фантазии, неосуществлённые желания, - тихо проговорила гадалка.
– Оттуда "истинно живущие" черпают сырьё для своих созданий. И логично, что именно там они и устроили свою основную базу.

– - Как туда попасть?

– - Выйти на Дорогу и голосовать. Говорят, там курсирует какое-то сумасшедшее такси.

– - Ну, я пошёл!
– Кукольник собрал свои пожитки и вышел.

– - Благородный муж прежде видит в слове дело, а после сказанному следует, - сказал Сумо вслед уходящему другу.

– - А мы что, так и будем сидеть?
– спросила его Лёля.

– - Не суетись. У меня зреет план, - и процитировал:

Благородный муж спокоен, не стеснён,

Малых же людей всегда гнетут печали.

Такси перед голосующим кукольником возникло внезапно, словно образовалось из мрака испарений Дороги. Конёк, заскочивший с кофром на заднее сидение, поторопил водителя.

– - К чему такая спешка, - поморщился таксист, говоря с сильным польским акцентом, - ведь не конец же света наступает, в самом деле.

– - Ты можешь оказаться не прав, если не поторопишься, пан...

– - Кржжанович, Кшшиштв Кржжанович, - пояснил водитель, смакуя шипящие и жужжащие.
– Мы, поляки, задёшево продали все свои гласные эстонцам. И теперь используем согласные, которые выбросили за ненадобностью монголы.
– И заржал.

– - Не далеко от дома забрался?

– - Я расскажу пану небольшую историю, - начал таксист.
– Как-то, давным-давно, лет, эдак, сто назад, взял я клиента от Пшибышевского до Центрального вокзала. Везу его знакомыми закоулками. Тут пассажир требует ехать через какой-то новый туннель. Ладно, думаю, деньги ваши. Вот выныриваем мы из туннеля, и что я вижу? Эту долбаную дорогу. Оборачиваюсь - никакого тебе туннеля нет, -- а пассажира и след простыл. Вижу только обглоданный рыбий скелет в небе и эту долбаную дорогу! Так оно с тех пор и повелось.

– - Так ты, что ж, решил обосноваться на этой дороге?
– спросил Конёк.

– - А "решил" тут никакого значения не имеет. Пан думает, я свихнулся, да?
– Водитель посмотрел на Конька через плечо. В отблеске фар от дороги, Конёк увидел, что правая часть лица таксиста почернела, глаз заплыл, а через щёку проходила рваная рана.– - Чёрта с два, эта дорога не ведёт никуда!

– - А что случилось с твоим лицом?
– спросил Конёк, не зная как реагировать на заявление Кшиштова.

– - Это? СС. За неправильную парковку. Еле от Стационара отмазался.

– - А что Стационар? Это же просто больница.

– - В больницах тебе делают больно, пан. Там болезни в больницах. Раны пана лечат - они воспаляются. Пану дают разные лекарства - пан потом выблёвывает

свои кишки. В больницах с паном может разное приключиться. Эти врачи и сёстры Санитарной Службы - они не люди.

– - Что ты имеешь ввиду?

– - Пан хочет найти во всём этом какой-то смысл?
– спросил Кржжанович.
– Ничего не выйдет. Это долбанный заколдованный круг.

– - ?..

– - Наматываешь круг за кругом и тебе кажется, что в этом есть какой-то смысл. Продолжаешь думать, что после вчера наступит сегодня, что все дороги обязательно куда-то приводят. Думаешь, что дважды два всегда будет пять.

– - Четыре, - поправил Конёк.

– - А?

– - Дважды два будет четыре.

– - Знаешь, пан - умник, дважды два иногда равняется тому, что ты не можешь попасть отсюда - куда угодно. Иногда дважды два равно сапогом по яйцам, или вырезанной селезёнкой, или...

– - В чём ты хочешь меня убедить? Что тут происходит? И вообще,де мы?!

– - Мы в аду, - неожиданно ответило радио.

– - Пся крев! Шлюхман, тупая скотина!
– взвизгнул Кржжанович, от неожиданности едва справляясь с управлением.

Он ткнул пальцем в радио, объясняя Коньку:

– - Шляхман, мой диспетчер.

– - Только этим и можно всё объяснить, - настаивал голос из радиоприёмника.

– - Это ничего не значит, - закричал Кржжанович.
– - Оглянись! Где парни с вилами? Где пропащие души, которые стенают и рыдают?

– - Я слышу тысячи стенающих и рыдающих душ по радиоприёмнику, - ответил Шляхман.
– Я и сам частенько стенаю и рыдаю. И, как пить дать, пропащий.

– - Нет, пан, послушайте его, - сказал Кржжанович, хихикая.
– И я вынужден этот бред выслушивать каждый день.

– - Иначе никак не получается, - продолжал диспетчер.
– Моя жизнь это ад. Твоя жизнь это ад кромешный. Каждый, пассажир твоего сраного такси, живёт в аду или в преддверье ада.

– - Ну конечно, преддверье ада! Что еврей может знать об аде?
– он выключил радио и взглянул на Конька.
– Если пан хочет знать всё об аде, пусть спросит у поляка.

– - Интересно, есть ли в аду закон об эксплуатации детского труда?
– раздался из треснувшего кофра голос Бубы.
– А то, хронологически, я совсем ещё ребёнок.

Таксист дал по тормозам. И вовремя. Впереди замигал красно-зелёный свет и включилась сирена. Кржжанович с воем выскочил из дверцы и бросился в кювет. Кукольник тоже выбрался из машины.

Подъехал фургон с надписью "САНИТАРНАЯ Служба". Задняя дверь распахнулась, и рой Мух вырвался наружу. Было слышно, как они жужжат. Затем посыпались крысы, убегая от густой тёмно-красной густой жидкости, которая вытекала из салона и, дымясь, остывала на холодной земле. Полотно кровавого "гудрона" доползло до ног Конька и застыло в немом приглашении. Ужас сковал конечности Конька. Не дождавшись ответного шага, из фургона к нему двинулись фигуры с масками на лице, и в хирургических комбинезонах. Наконец Конёк сумел оторвать ноги от уже почти пленившего его "гудрона" и бросился прочь. Стая крыс, расправив крылья, метнулась за ним.