Один шаг
Шрифт:
К Николаю Николаевичу он если и приставал, то не нарочно, а скорее по ошибке, так сказать, с разгону: начнет всех без разбору хватать за ноги и, если подвернется сапог Лескова, укусит и его.
Николай Николаевич трудился ровно, с холодком, как-то бесстрастно. Дело он знал твердо, часто заканчивал свою работу раньше всех, но никому не помогал, а молча уходил на берег озера, садился и смотрел на гагар. От других людей в отряде он отличался еще и тем, что вовсе не жаловал Ваньку вниманием. Единственное, что позволял себе Николай Второй, это схватить пса за морду и сжать обе челюсти в
— За что мучаешь, никак тварь божия? — укоризненно говорил Николай Иванович.
— Ничего, злей будет, — без улыбки отвечал Николай Второй и, лишь притомившись, отпускал собаку.
Валя рассказывала, что еще в первый месяц их жизни в тундре, Лесков проделал над псом злую шутку: намазал ему нос средством против комаров. Ванька взвыл и начал облизывать нос, после чего взвыл еще сильнее, потому что теперь уже горел не только нос, но и язык. С тех пор при виде бутылочки с этим зельем он всякий раз стремительно отскакивал в сторону и оттуда, с безопасной позиции, наблюдал, как люди мазали жгучей жидкостью лицо и руки.
Со мной Ванька подружился после того как я угостил его кусочком сахара. Он любил гулять, и в этом наши интересы полностью совпадали. Мне не требовалось подробно объяснять ему, что пора отправляться в путь. Стоило отойти от лагеря, как Ванька, задрав хвост и подбрасывая задние лапы, мчался вдогонку. Он легко обгонял меня и возвращался, а когда я останавливался, чтобы записать что-либо в блокнот, хватал меня за сапоги и настойчиво предлагал двигаться дальше.
Сегодня мы тоже гуляли. Стоял конец августа, и тундра уже умирала. Больше, чем весной, походила она сейчас на цветник — это краснели, желтели, окрашивались в лиловый, в почти черный цвет ее травы и кустарнички. Каждая кочка была сплошь усеяна сизой голубикой, будто ее кто-то набрал целую корзинку, да споткнулся и рассыпал. Еще недавно зеленые, листочки полярной березы теперь напоминали то розовые огоньки, то тусклые мазки охры, то жалобные тона лимона.
Несколько раз Ванька навострял уши, это доносился звук короткого выстрела, без эха, а за озером на горизонте кучно взлетали утки.
— Лесков об ужине заботится, — сказал я Ваньке и не ошибся.
В нашей палатке деловито шипел примус, а из кастрюли валил аппетитный пар. Николай Николаевич сидел на раскладушке и смотрел, как белая струйка с силой вырывалась из-под крышки.
— Вас с удачной охотой, — сказал я, входя в палатку.
Лесков слабо улыбнулся:
— Целиться еще не разучился.
— Николай Николаевич, ужинать с нами будешь или на подножном корму? — послышался голос Боровикова.
— Утка однако вкусней каши…
— Ну вот и тащи утку, съедим вместе с кашей.
Лесков сделал вид, что не расслышал.
— Ваньке-то хоть косточки оставь, сам не слопай, — не унимался мастер.
— Как бы не так, — проворчала тетя Катя, — обгложет ровно стеклышко…
3
Валя переговаривалась с соседними отрядами и с базой в городе два раза в день — до завтрака и после ужина.
Наконец они смолкли, Валя настроилась на свою волну, на которую в это условное время настраивались все другие отряды экспедиции номер пять, разбросанные по Тазовской тундре.
— Единица, двойка, тройка, четверка, пятерка, — деревянным голосом повторяла Валя. — Вызываю Два Романа Дмитрий. Я Два Романа Знак Иван Краткий. Как меня слышите? Как меня слышите? Прием.
В ответ доносился треск разрядов, шум, шорох, сквозь который с трудом можно было различить чей-то далекий и слабый голос.
— Слышу вас на два балла. Слышу вас на два балла.
Это откликался Два Романа Дмитрий.
Во всех отрядах радистками работали такие же девчонки, с которыми Валя дружила, но по радио они почему-то переговаривались только на вы. В этом вежливом тоне, без конца теряя друг друга и повторяя по нескольку раз одно и то же, они наконец обменялись новостями, из которых самой интересной для нас была та, что завтра к нам приезжает отряд геофизиков.
— Порядок, — сказал Николай Григорьевич, — постреляем маленько, да и дальше пойдем, ближе к дому.
Постреляем — относилось не к нам, а к геофизикам. Они взрывали заряды и по тому, что показывали слушавшие землю приборы, узнавали, какие примерно породы лежат в глубине.
В тихую погоду в тундре слышно очень далеко. Отчетливо доносятся голоса с того берега озера — почти за километр. Слышен плеск воды, когда умывается, отойдя подальше, Валя, слышно приглушенное покрякивание далеких гусей, писк запоздалого комара. Комары уже отмучили людей и оленей и остались только «на развод», как говорит Николай Григорьевич. Утихомирились и мошки. Лишь в хорошую погоду, когда пригреет солнце, они вылетают откуда-то и, словно блохи, прыгают по гулкому брезенту плаща.
Первым услышал гул тракторов Ванька: завизжал и начал носиться, как угорелый. Он привык по этому гулу узнавать Ирека, который иногда отправлялся на тракторе за глиной. Сейчас Ирек был дома, но Ванька все равно волновался.
Геофизики приехали на двух неуклюжих железных волокушках, напоминавших плоскодонные баржи. Они медленно и натужно двигались по болоту.
— Приветствуем товарищей геофизиков! — крикнул мастер.
— Приветствуем товарищей буровиков! — донеслось в ответ.
Трактора еще не остановились, а с барж уже соскакивали веселые парни с лохматыми первобытными бородами.
— А Ванька-то возмужал, — весело заметил начальник отряда Сергей Сергеевич и протянул псу ириску.
В отличие от остальных геофизиков начальник брился. Было в нем все округло, словно налито: молодое лицо, румяные щеки, женские покатые плечи.
Одну из волокуш, на которой только что мирно ехали люди, поставили чуть поодаль, в ней лежало несколько тонн взрывчатки. Выгрузили кухню, баки с горючим, пузатые рюкзаки, палатки, ящики с продуктами и похожие на огромные сардельки, свернутые спальные мешки. Геофизики жили с комфортом, у них были на кухне баллоны с газом и даже раскладные алюминиевые столы и стулья.