Одна маленькая ошибка
Шрифт:
И вот тут я, к стыду своему, и расклеилась. Из глаз брызнули слезы. Обычно я в состоянии удержать себя в руках, но сейчас все просто по частям разваливалось.
– Господи, Ада, я же не хотел… – Кристофер осекся и привлек меня к себе.
– Все нормально.
А пахло от него так знакомо, что меня тут же захлестнула волна юношеских воспоминаний: как мы с Кристофером ехали знойной летней ночью по проселочной дороге, врубив музыку и открыв окна в салоне, как мы целовались и ласкали друг друга под одеялом в моей старой спальне. Тогда я была молодой и беззаботной, и казалось, что мне все по плечу… И в каждом из этих воспоминаний была и ты, Эл, живая и невредимая,
– Ничего не нормально, – возразил Кристофер. – И это в порядке вещей – когда какие-то вещи не в порядке.
Устыдившись, я отстранилась и вытерла слезы. Кристофер уже набрал воздуха, собираясь добавить что-то, но тут послышался папин голос. Оглянувшись, я увидела, как он идет к нам через стоянку.
– Надо отвезти папу домой, – сказала я. – Спасибо.
Сама не знаю, за что благодарила Кристофера, но мне хотелось это сделать. А по дороге домой я снова прокрутила его слова в голове и поняла, что он прав. Если бы я не поехала к Ричарду домой, тот не отозвал бы заявление.
Это я запустила цепочку событий. Я.
И знаешь что? Я не стану уповать на то, что тебя найдет кто-то другой. Пока я жива, Пчелка Элли, я буду искать тебя – до последнего вздоха.
Глава тридцать третья
Тридцать пятый день после исчезновения
Элоди Фрей
Кровь громко стучит в ушах. Я медленно прихожу в себя, будто всплываю из черноты на поверхность – и наконец выныриваю, судорожно вдыхая воздух ртом. И обнаруживаю, что лежу на спине, а ноздри щекочет сухой запах чистых простыней. Я открываю глаза, но солнце светит так ярко, что приходится снова зажмуриться. Свет проходит сквозь тонкую кожу век, так что перед глазами – сплошной красный цвет. Поднять веки сложно, удержать их в таком положении еще сложнее, они так и норовят опуститься обратно.
Покатый потолок.
Краснота.
Деревянные балки.
Краснота.
Застекленные двери. Небо.
Я в мансарде, на самом верху «Глицинии». Пробую сесть, но не могу. Не могу.
Руки крепко привязаны к кованой спинке кровати. Металл лязгает о металл: на мне наручники. Тут же накатывают воспоминания – машина, несущаяся по дороге, Джек, прижимающий меня к жесткой земле, его пальцы, скользящие у меня между ног, пока я умоляю его прекратить, падение с обрыва в воду. Левый висок откликается болью.
Я снова пробую дернуться, но металл врезается в запястья, и приходится сжать зубы, чтобы не закричать от боли. Нет, без посторонней помощи освободиться не получится. Меня бросает то в жар, то в холод, а грудь неприятно сдавливает от подступающей паники.
Так.
Вдох. Выдох.
Вдох. Выдох.
Опустив взгляд, я обнаруживаю, что на мне чистая футболка. И что на коже нет никакой грязи, лишь мелкие синяки и царапины на ногах. Сколько же времени я пробыла без сознания? И что Джек делал со мной, пока я валялась в отключке? Я рефлекторно дергаюсь, намереваясь пощупать себя между ног – нет ли там разрывов, крови, не болит ли что-нибудь, в общем, есть ли свидетельства того, что он воспользовался мной. Но оковы не пускают.
Он сменил на мне одежду. Значит, мое безвольное обнаженное тело побывало у него в руках. Он меня отмывал. Внутри все сжимается. Паника грозит переломить ту последнюю соломинку спокойствия, за которую я цепляюсь изо всех сил. Я медленно набираю полную грудь воздуха, стараясь не терять самообладания и не дергаться, и прислушиваюсь к собственным ощущениям. Вроде бы нигде ничего не ноет,
И тут приходит мысль, от которой меня бросает в ледяной пот. Если Джек еще не сделал этого, то нет никакой гарантии, что он не изнасилует меня позже. Я полураздета и прикована к кровати. Никто не знает, что я здесь. И никто и не узнает, потому что я сама помогла Джеку совершить идеальное преступление. Он позаботился о том, чтобы обзавестись железным алиби в день моего исчезновения: отправился на премьеру по официально купленному билету в крупный лондонский театр, где присутствовало несколько сотен человек и было полно камер видеонаблюдения. Он может и дальше держать меня в «Глицинии», а может убить и выкинуть труп в море, и никто никогда не заподозрит Джека Вествуда, потому что он – преданный друг, который уповал на мое благополучное возвращение домой в эфире государственного телеканала. Соломинка спокойствия все-таки обламывается, и я кричу, зову на помощь. Ближайшие соседи меня все равно не услышат, они слишком далеко, но мне все равно – я просто выпускаю скопившийся внутри ужас. Дверь спальни распахивается. Заходит Джек, в спортивных штанах и чистой футболке, ничуть не похожий ни на похитителя, ни на убийцу, ни на насильника. Не то что бандитские рожи на фотороботах, которых в вечерних новостях показывают. С самого детства как-то привыкаешь к мысли, что у злодеев обычно бородавки и крючковатые носы, а у положительных героев – ослепительные улыбки и мужественные подбородки. Джек – золотоволосый красавец, и даже без идеального алиби никто не заподозрит в нем преступника.
Я перестаю кричать. В резко повисшей тишине слышно, как шелестят за окном волны, как тяжело дышит Джек, как еще тяжелее дышу я сама. Он смотрит на меня, и его бледное лицо искажает странная гримаса. Беспокоится? А может, злится? Несколько мучительно долгих секунд я гадаю, что он сейчас сделает: набросится на меня, вторгнется и довершит начатое? Но затем он внезапно смягчается и, подняв руки ладонями вперед, осторожно подходит, будто пытаясь успокоить дикое животное.
– Все хорошо, – ласково приговаривает он. – Все хорошо.
Его взъерошенные кудри топорщатся во все стороны, а под глазом – красное пятно, грозящее превратиться в роскошный синяк. Один раз я таки смогла его достать. Впрочем, от этого не легче. Несколько дней назад мне и в страшном сне не приснилось бы, что я могу ударить Джека. Однако этот синяк – красноречивое доказательство того, что все, произошедшее на холме, мне не приснилось.
Джек перетаскивает зеленое кресло из уголка для чтения поближе к кровати и ставит так, чтобы я не смогла пнуть его непривязанной ногой. Затаив дыхание, я жду, когда он начнет говорить.
– Мне жаль, что ситуация вышла из-под контроля.
Я моргаю, пытаясь осмыслить услышанное, но его слова никак не хотят осмысливаться и отскакивают от мозга, как резиновые шарики.
– Из-под контроля? – переспрашиваю я, не в силах поверить, что он так легко забыл о собственных действиях. – Ты пытался меня изнасиловать.
Произнося эти слова вслух, я чувствую себя так, словно вскрыла гноящуюся язву и теперь смотрю, как оттуда течет желтоватая жижа. Некрасиво, неприятно, но такова правда. Истинная правда, поэтому я повторяю еще раз: