Однажды в Лопушках

Лесина Екатерина

Точно из водяного народа. Узкое лицо с резкими чертами. Длинные волосы, которые рассыпались по плечам, и пряди казались спутанными, грязными, будто… будто тянули черноту от земли.

— Инга, — сказала Инга, прижав обе руки к груди. И поклонилась. — Чем я могу помочь.

— Помоги, — шепнула женщина.

Глаза её тоже казались черными. И наверняка происходившее нельзя было назвать нормальным, но…

— Чем?

— Привязали, — женщина, кажется, тоже успокоилась. — Поймали, привязали… заставили… я домой хочу!

И она заплакала.

Крупные слезы катились из глаз, падали на землю, а следом тихо падали высокие стебли кукурузы.

— Тише, — сказала Инга, прижав палец к губам. — Просто скажите, что сделать. Позвонить кому-то?

…кому?

…министерство по делам малых народов? Милицию? Прокуратуру? Особый отдел? И… и что она скажет? Что стоит посеред поля с водяницей.

Та покачала головой и слезы смахнула, а потом подняла руку и поманила Ингу за собой. Вот точно идти будет неразумно, но… Инга пошла.

Босые ноги проваливались в ледяную воду.

Этак она заболеет. А ей нельзя, она…

…посреди поля медленно пробивалось озеро. Оно было пока небольшим, метра три в поперечнике. Но черная вода его медленно наползала, отвоевывая пространство у кукурузы. Стоило воде коснуться стеблей, и те падали, скрываясь в черной глади.

— Там, — указала водяница на озеро. — Камень. Привязали. Забрать надо.

— И-извините, но… понимаете, я плавать не умею. Совершенно.

Нырять в озеро Инге не хотелось. И плавать она действительно не умела.

Водяница несмело улыбнулась и сказала:

— Я сама. Ты… домой увези, хорошо?

— Домой — это куда?

— Найди Берендея. Отдай…

— Где найти?

Все-таки инструкции были на диво расплывчатыми.

— В Лопушках, — все-таки сочла нужным уточнить водяница. — Не бойся. Он грозный, но хороший. Передай, что мне жаль. Я и вправду надеялась, будто у нас получится.

— Передам.

Инга протянула руку и коснулась ледяных пальцев. Надо же… настоящие. Чуть влажные. И она красивая, водяница. Куда красивей самой Инги. Только эта красота не вызывает ни ревности, ни зависти.

Только сожаление.

Раз и она несчастлива, то… то радоваться надо, что любовь обошла Ингу стороной. Да как-то не выходит. Почему-то. Неразумно это… и все из-за беременности. У беременных часто эмоции прыгают.

Водяница же нахмурилась.

Шагнула к Инге.

И… и вспомнились истории об утопленниках, которые и плавать умели, и тонуть не собирались. И о водяном народе, что договор вроде бы и чтит, как и уголовный кодекс, да только поди-ка докажи, что случаются нарушения.

— Не бойся, — рука, вдруг разом потеплевшая, легла на живот Инги. И водяница, прислушавшись, улыбнулась легко-легко, радостно даже. А потом наклонилась и дунула. Показалось, что всю-то Ингу насквозь стужей пронзило, а после та сменилась южным ветром, что стужу отогнал и согрел.

— Подарок. Ей. Береги.

Стало быть, и вправду девочка… жаль. Девочкам жить сложно, но… если с бабушкой и в доме том, который пахнет свежею смолой, а еще там

солнце заглядывает по утрам. Если… вдали от мужчин с их глупыми войнами да не менее глупыми претензиями.

— Сберегу, — пообещала Инга. — Но камень твой? Как мне его добыть?

Водяница кивнула.

Отступила.

И исчезла, рассыпавшись сонмом водяных искр.

Правда, удивиться Инга не успела. Вода в черном озерце забурлила, закипела, поднялась темным столбом. Он, широкий у основания, вытягивался иглой, выше и выше, будто вода желала добраться до самых небес. А потом вдруг передумала и вернулась к земле, вновь обернувшись зеркальной гладью рукотворного озерца. На берегу вновь показалась водяница, правда, на сей раз она была вовсе прозрачной.

И хрупкой.

И…

— Помоги, — шевельнулись губы, а в сложенных лодочкой ладонях блеснул камень. Темно-синий, гладкий и… сапфир?

Или просто кажется? Наверняка, кажется. Темный крупный, то ли сердце, то ли оплавленный кусок стекла.

Он упал в руки Инги.

И опалил холодом. Правда там, внутри, на заключенную в камне силу, отозвалась другая. И тошнота прошла, и… и появилось желание оставить камень себе.

Водяница же отступила.

Шаг.

И еще.

И… и она спряталась в воде. Просто… сроднилась с нею. И стало пусто. Тихо. Только треклятая кукуруза шелестит на ветру.

— Эй, — окликнула Инга. — А мне бы назад как-нибудь вернуться…

Тишина.

Только сила бьется в камне, а он… надо спрятать. Но куда? Инга сунула в карман жакета, прижав для верности ладонью.

Как ни странно, к машине она вышла, хотя могла бы поклясться, что дороги совершенно не помнит. А вот поди ж ты…

У машины же нервно приплясывал Белов.

— Где ты ходишь? — он сорвался на визг, и Инга поморщилась, подумав, что не следовало вовсе вовлекать его в серьезные дела. Слишком уж нервный.

Взвинченный.

И понять бы, в чем дело, явно не в этой недоаварии.

— Да… вот… понадобилось, — сказала Инга, играя в смущение.

— Я тут полчаса стою.

— Заблудилась немного… прости, пожалуйста, — прикасаться к Белову не хотелось совершенно. И Инга вздохнула, накрыла ладонью живот. — Иногда… бывает. Крутит так. И еще изжога. Представляешь? С самого утра. Есть не могу, тошнит сразу…

…вот чего мужчины напрочь не выносят, так это рассказов о женской немощности. И Белов не исключение. Правда, смягчился.

— Садись за руль, попробую вытащить. И все-таки зря ты… хотя, может, и к лучшему. Олежку, кажись, на пожаре то ли придавило, то ли угорел. Я так и не понял, в чем проблема. Но лежит пластом. Самое время, если что… но меня к нему не пустили. А вот ты…

Глаза Белова блеснули предвкушением. И по спине побежал холодок. Показалось вдруг, что она, Инга, ошиблась, неправильно оценила этого вот человека.

Глава 40 О том, что прошлое порой совсем уж отпускать не желает