Одного поля ягоды
Шрифт:
Он заключил, что пока удобство Статута о секретности перевешивало его ограничения его личной свободы. В любом случае, его исполнение оставалось на усмотрение Министерства магии, и не сказать, что Том не знал, как быть осторожным.
В следующие несколько часов Том копался в архиве в поисках любых упоминаний Гриндевальда или Дамблдора и копировал документы всякий раз, когда находил что-то, что хотел прочитать позже. Его карманы заполнились. Он распорол подкладку мантии, чтобы добавить места для их хранения, заполнив их настолько, что шуршал при ходьбе.
Это того стоило.
Ему
Большей частью информации, которую он смог найти, были копии и копии отчётов по операциям и официальные разборы полётов, поданные работниками, которых попросили сохранить некоторые детали в тайне от общественности. Том мог только предположить, что эта неопределённость была намеренным выбором. Было ясно, что запись в журнале вроде «Сентябрь 1927 г.: должностные лица ОМПП допросили А. Дамблдора о характере его дружеских отношений с подозреваемым Г. Гриндевальдом» была чем-то бoльшим, чем казалось на бумаге. Было досадно, что они доставляли только голые кости, когда Том хотел мяса. Он заключил, что любая более свежая, точная и существенная информация должна была храниться взаперти в кабинетах авроров несколькими уровнями выше.
Когда спустя час они с Гермионой покинули архив, Том всё ещё думал о Дамблдоре.
Мужчина был официально признанным могущественным волшебником, одним из редких истинных чародеев, чьи способности были сопоставимы и своевременны с Геллертом Гриндевальдом. И, однако, он не сделал ничего для помощи аврорам. Ни тогда, двадцать лет назад, когда Гриндевальд был лишь восходящим демагогом с горсткой преданных последователей. Ни сейчас, в нынешние дни, когда Гриндевальд сверг несколько легитимных Министерств, и за ним следовали целые государства.
Чем было могущество, если с ним ничего не делать?
Чем был потенциал к величию, если его растратить?
Тома от этого тошнило, а он всегда считал, что у него сильный желудок. Он не чувствовал себя так с тех пор, как узнал о своей матери, ведьме с врождённым талантом, которая бегала за красивым мужчиной, завела от него ребёнка и умерла в безвестности. (Она, он предположил, была источником его дара определить ложь от правды, его интуитивного понимания магии разума. Разумеется, они не пришли от его бесполезного, никчёмного магловского отца).
Альбус Дамблдор был в какой-то мере как его покойная мать: она растратила свою магию на любовные зелья и укладывание магловских франтов
По дороге к лифту Том спросил Гермиону:
— Нашла что-нибудь хорошее?
— О… — сказала Гермиона, которая, казалось, была в глубокой задумчивости. — Эм. Да, нашла!
— Мы можем это использовать?
Гермиона бросила на него обиженный взгляд:
— Разве нельзя ценить информацию ради информации?
— Может, ты можешь, — ответил Том. — Но я никогда не видел смысла в учёбе только ради изучения. Это дорога, которая приведёт тебя к превращению во второго Альбуса Дамблдора.
— А что плохого в том, чтобы быть как профессор Дамблдор? — Гермиона скрестила руки на груди. — Он очень уважаемый, чтоб ты знал. Он выиграл премию Варнавы Финкли, когда ему было всего семнадцать лет, — сказала она, и её голос поднимался в пронзительном крещендо. — Мне семнадцать, и я не сделала ничего!
— Я выяснил, что Дамблдора призывали к работе с аврорами десятилетиями, и каждый раз он отказывался взаимодействовать, — сказал Том. — Если он выиграл премию Финкли, то мог бы получить Орден Мерлина: обе награды дают за достойные подражания магические действия. Если он заработал одну, может заполучить и другую — если бы только захотел, — он фыркнул с пренебрежением. — Его жизнь посредственна, но я полагаю, что это его собственный выбор. Мы с тобой, с другой стороны, заслуживаем лучшего.
— Я всё ещё думаю, что у Дамблдора множество выдающихся достижений, — брюзгливо сказала Гермиона. — Нет ничего плохого в том, чтобы стремиться к академическому успеху.
— Но есть что-то плохое в том, чтобы позволять Гриндевальду беспрепятственно бегать вокруг, — сказал Том. — А именно это и делал Дамблдор последние двадцать лет. Гриндевальд не просто тёмный волшебник — он тёмный лорд. С моей стороны слишком дерзко ожидать, что лауреат премии Варнавы Финкли мог бы достойным кандидатом, чтобы побороться с ним?
Гермиона с сомнением посмотрела на него:
— Прости, мы всё ещё говорим о Дамблдоре?
— Полагаю, никогда снова не упоминать Дамблдора — слишком большая просьба, — вздохнул Том. — Я уверен, что он хочет быть настолько неуместным, насколько и я желаю ему того же — но не в этом же проблема? Население волшебного мира такое маленькое, что его институты поклонятся любому, кто покажет себя достаточно умелым или сильным. Даже министр Черчилль или король Георг не смогут так сильно влиять на дела, как мог бы один волшебник.
— Если ты и говоришь о чём-то больше, чем о Дамблдоре, так это о себе.
— Ничего не вдохновляет меня больше величия, — сказал Том, — неважно, откуда оно приходит. Я не могу ничего поделать с тем, что так уж сложилось, что оно моё.
Гермиона повернулась к указателю:
— Ты когда-нибудь слышал о концепции гибриса{?}[Высокомерие, гордыня, спесь, чрезмерное самолюбие. В древнегреческой культуре персонифицированное свойство характера, позже — важная этическая концепция. В античной традиции — излишне самоуверенное поведение лидера, которое боги рассматривают вызовом себе.]?