Одного поля ягоды

babylonsheep

Это обозначение… неловкости без неприятных ощущений, признала она с неохотой, могло относиться и к присутствию Тома в ванной в тот пятничный вечер.

В летние каникулы, когда она делила свою ванную — и ванную в волшебной палатке её родителей — с Томом, она никогда не видела его до такой степени раздетым. Да, она видела его утром с непричёсанной головой, босым и в пижаме, и это был личный, интимный его вид, который мало кто когда-либо за ним видел, кроме нескольких соседей по спальне. Но, за исключением случая, когда они с Ноттом аппарировали Тома в Св. Мунго, она не могла припомнить, чтобы

видела хоть одну часть его тела ниже воротника и выше щиколоток.

Её отец был доктором, поэтому на интеллектуальном уровне Гермиона знала, что, несмотря на хвастовство Тома о том, что он Особенный и Отличный от всех других, физически он ничем не отличался от мальчиков своего возраста, ни маглa, ни волшебника. Как у любого другого английского мальчика в Британии, у него была светлая кожа, которая становилась розовой, если потереть её в горячей воде, у него было две руки, две ноги и один пупок, у него были волосы на предплечьях и на голенях, которые совпадали с цветом волос на голове. В этом не было ничего примечательного: в анатомическом смысле Том Риддл был совершенно обычным.

Но каким-то образом, увидев Тома, распускающего галстук и расстёгивающего рубашку, готовящегося присоединиться к ним в огромной ванне, Гермиона, тем не менее, была очарована видом.

Она не хотела быть — ей никогда не нравились разговорчики, которые она подслушивала по дороге на урок мальчиков-подростков, расставляющих своих девочек-одноклассниц по первому впечатлению по возвращению после каникул, или девочек-подростков, хихикающих в библиотеке в сторону старшеклассника, разглядывающего противоположную полку. Том часто был предметом этих бесцеремонных обсуждений. Для него быть опущенным до совокупности его социальных светских манер и наружности, несмотря на их лестную природу, было умопомрачительно оскорбительно. (Гермиону дразнили всё детство за её волосы и зубы и то, как её рука первая вздымается вверх после вопроса учителя, поэтому она понимала, каково это, когда сначала тебя судят по внешности, а потом уже по способностям).

Она сгорала от стыда, что тем вечером попала в категорию людей, которых раньше осуждала, виновная в том, что оценила Тома Риддла лишь только за его телесную внешность.

Не было оправданий такому недостойному поведению, она знала это. Было уничижительно судить женщин только по их внешности, будто цвет помады или бодрость походки могли быть мерой их характера. Таким же уровнем поверхностности было судить мужчину по таким признакам, как полироль их ботинок или сила рукопожатия.

Но…

Было трудно отвернуться.

Не потому, что она увидела что-то ужасающее или неожиданное той ночью. Её взгляд привлёк не вид уродующих шрамов или следов на его теле, а полное отсутствие беспокойства Тома, когда он разделся перед ней. Вообще, у него не было никаких шрамов, ничего уродующего, лишь гладкая поверхность кожи, усыпанная редкими родинками на спине и низу бедра. За этим было интригующе наблюдать, потому что она уже привыкла, что Томом восторгаются за его физические атрибуты. Она понимала, что бoльшая часть его привлекательности (без разницы, что она сама об этом думала) происходила от его симметричных черт, но здесь — вблизи — она видела, что он не был таким уж симметричным

и не таким уж идеальным.

Без такого количества слоёв одежды Том был стройным, возможно, лишь в дюжине фунтов от недоедающего вида, что было следствием его высокого роста, и в этом возрасте он ещё продолжал расти ещё выше. У него была узкая талия, выступающие лопатки и выпирающие ключицы. На его теле было легко различить места, где плоть уступала место сухожилиям и костям, но Том не был таким неуклюжим или неловким, как можно было бы ожидать от человека его телосложения. Он источал ауру уверенности — или, возможно, это было отсутствие неуверенности, — которая отличала его от мальчиков его возраста. Нотт, раздевшись до майки и белья, был похожей наружности — худым от природы, а не недостатка питания, — но он и близко не мог сравниться в подаче себя.

Ради своего душевного равновесия Гермиона решила, что не станет ни думать об этом странном, смутительном вечере (или, по крайней мере, попытается), ни касаться этой темы с остальными участниками. Том потом этого не упоминал, но Нотт нашёл её в библиотеке на следующий же день, отчаянно желая обсудить то, что она назвала «Случай в ванной».

— Если я и могу что-то сказать о Риддле, то это отметить его продуктивность, — сказал Нотт, выяснивший, что её любимым столом был тихий уголок возле отдела волшебной юриспруденции вдалеке от полок обычных учебников и поля зрения со стола библиотекарши. — Рисоваться перед тобой, а параллельно угрожать мне — этот мужчина не знает отдыха, а?

— Я… Я не уверена, что он, собственно, красовался, — нервно сказала Гермиона, не в состоянии спрятать краску, которая залила её лицо.

Красование настолько укоренилось в естестве Тома, что было сложно определить, когда он намеренно заходил слишком далеко, а когда просто был самим собой. Даже если ему не надо было никого впечатлять, это не могло его остановить.

— Ой, не надо, — Нотт закатил глаза. — Риддл слишком страстно стремился сбросить свои штаны перед тобой.

— Ты свои штаны тоже снял, — заметила Гермиона.

— На мне были правильные подштанники, — сказал Нотт. — На Риддле были какие-то странные магловские непотребства. Можно было даже видеть его колени!

Гермиона уставилась на него:

— Я ношу юбку, ты видишь мои колени прямо сейчас!

— Это другое, — сказал Нотт, — ты девочка.

— Я не вижу, чем это отличается, — Гермиона нахмурилась в его сторону.

— Это традиция, — беззаботно сказал Нотт. — Как поклониться перед дуэлью. Или правило, что нельзя спать в роще, где растут деревья для волшебных палочек, или хранить гоблинское серебро в хранилище Гринготтса.

— Это не традиция, а здравый смысл, — сказала Гермиона. — Есть хорошая причина для первого: на волшебников, спящих под деревьями волшебной древесины, нападают лукотрусы.

Нотт беспечно пожал плечами:

— Неважно, почему. Главное, что некоторых вещей не делают, но Риддл их всё равно делает. Если он собирается быть достойным волшебником, он обязан делать всё достойно. Никто не станет доверять Министру магии, который хотя бы на словах не поддерживает волшебные традиции.

— Министр магии? — недоверчиво эхом отозвалась Гермиона. — Чего?