Огненная кровь. Том 2
Шрифт:
Она, конечно, помнила об этом где-то на краю сознания. И собиралась поговорить с Себастьяном о том, чтобы перенести церемонию. Она думала, что разорвёт связь и всё наладится, её душа успокоится и через некоторое время они смогут пожениться. Но вчера всё внезапно полетело в бездну…
Почему он так сильно обливается духами? Боги милосердные, и почему он всё время так на неё смотрит?
От немигающего взгляда Гасьярда почти невозможно было укрыться, и она отошла ещё немного в сторону, так чтобы их разделял хотя бы угол мольберта.
—
Шторм. Она рисовала его все последние дни — море бросается грудью на одинокую скалу, свинцовая вода в белых рюшах пены, серое небо, маяк…
— Да.
— Ты нашла все ответы, какие искала?
— Почти.
— Если хочешь что-то ещё спросить — спрашивай, — он пытливо вглядывался в её лицо.
— Я пока… обдумываю всё это, — произнесла она неопределённо.
— Я вижу, — Гасьярд кивнул на картину, — что ты в смятении. Твои картины говорят о тебе больше, чем твои слова.
Она вспыхнула и отвела взгляд, глядя на бухту, залитую утренним солнцем.
Почему он лезет к ней в душу? Зачем он вообще пришёл? Она так хотела побыть одна!
Проклятье! Лучше бы она взяла лошадь и ускакала на побережье, чтобы не видеть никого. Чтобы подумать спокойно обо всём. Хотя… О чём тут думать? Она точно не примет предложение Гасьярда, ни за что и никогда!
Она совсем лишилась гордости.
Этой ночью, когда она вернулась в свои покои, когда прочла письма Салавара к Регине, когда поняла, что они только что сделали с Альбертом, всё в ней перевернулось. И она никогда уже не станет прежней. Да она и не хочет быть прежней.
Иррис всю жизнь была одинока. Единственным по-настоящему близким человеком был только отец, но после того, как его не стало, она была сама по себе. Ни Эрхард, ни тёти, ни знакомые — никто, по большому счёту, не занимал в её душе хоть сколько-нибудь значимого места. Ни даже Себастьян, хоть она и хотела этого. И она никогда не думала, что однажды станет нуждаться в ком-то так остро, так сильно, как сейчас нуждалась в Альберте. В том, чтобы просто быть рядом, держаться за руку, как они держались этой ночью, говорить, ощущать тепло, слышать голос, знать, что он просто есть и думает о ней. Никогда она не испытывала такого чувства, когда хотелось отдать всё-всё что у неё есть, всю себя, лишь бы ему было хорошо. И то, что она сделала этой ночью, было не ради Цинты, а ради Альберта. Она видела, как ему больно, и также больно было ей, и странная потребность защитить его от этой боли родилась у неё в душе.
А сегодня эта потребность только усилилась, когда в конце их разговора в библиотеке Альберт открылся перед ней. Она никогда не открывала никому своих чувств. Она всегда боялась, что ей сделают больно, и этот его искренний шаг поразил её до глубины души. Ведь в этот момент он безоговорочно верил ей, доверяя свою душу, и был таким беззащитным. И она поняла, что её разум проиграл эту битву окончательно.
Ему не нужен её Поток, этот дворец, место верховного джарта, власть или что-то ещё, чем озабочена его родня, ему нужно только одно…
«Если
Ему нужна только её любовь. Он готов бросится в неё с головой, забыв всё на свете, не задумываясь отдать за это всё, даже свою жизнь, за одно только её слово.
И ей нужно то же самое.
Ни это дворец, этот город, титул, богатство, ей нужен только он — остальное бессмысленно. Если бы сегодня он шагнул к ней и поцеловал, она бы не стала сопротивляться.
Она была зла на Альберта. Ужасно зла за этот глупый шантаж Хейдой, за то, что он специально изводил её этим разговором, этой дурацкой попыткой спросить дружеского совета, и за то, что у него хватит ума и правда, сделать предложение Хейде, если она не даст ему ответ, который он хочет услышать. А ещё за то, что не остановила его сама. Не сказала правду…
Боги милосердные! Ну, почему ей так хочется отхлестать его по лицу за эту глупую выходку? И почему так хочется потом поцеловать?
Наверное, теперь она так и сделает.
Иррис оторвала взгляд от созерцания бухты, перевела его на Гасьярда и ответила с улыбкой:
— А, пожалуй, ты прав насчёт моих картин — это, — она указала на незаконченный шторм, — именно то, что я чувствую, находясь в этом доме. Так что не стоит тянуть. Я приняла решение. Нет, Гасьярд, я не выйду за тебя замуж. И мне не интересно твоё предложение.
В первое мгновенье он был растерян. Ответ прозвучал почти, как пощёчина. Он смотрел на неё и мял пальцами край холста на раме, и было видно, что он не ждал такого ответа. Но это мгновенье длилось недолго. А потом его глаза налились холодной ртутью, и жар, исходящий от него, стал нестерпим.
— И почему, позволь спросить? — его голос прозвучал глухо, как далёкий гром в тёмном брюхе грозовых туч.
— Потому что я не люблю тебя, Гасьярд, — она вскинула голову, — это достаточно веская причина?
— И… мои доводы… в отношении Себастьяна оказались недостаточно вескими? — спросил он уже громче с неприкрытым сарказмом в голосе. — Или твоя любовь к нему так сильна, что ты готова пожертвовать всем ради неё?
— Я думаю, что мои отношения с Себастьяном и моя любовь не касаются тебя никоим образом. И я не собираюсь их с тобой обсуждать, — отрезала она, чувствуя, как легко стало у неё на душе.
Нет! Никогда больше! Не лгать! Не притворяться! Говорить только то, что хочешь и то, что думаешь! И не чувствовать себя виноватой!
— Может, ты всё же ещё подумаешь? — спросил Гасьярд, не отрывая от неё напряжённого взгляда. — Поспешные решения не самые лучшие. Может, тебе нужны ещё книги… или время?
— К Дуарху книги! О чём тут вообще думать? — она усмехнулась. — Разве есть предмет для раздумий? Хочу ли я за тебя замуж? Нет. Пойду ли я за тебя замуж? Нет, Гасьярд. Мой ответ — нет. И он не изменится. А теперь я должна идти.
Она бросила на траву палитру и кисти и быстрым шагом направилась во дворец.
Вот оно счастье! Почти свобода. Почти. Ей осталось только сказать всё Себастьяну.