Огонь неугасимый

Паркау Александра Петровна

Сумерки

Сумерки, сумерки, зимние стелятся, Рамы оконной светлей переплет. В темных углах чьи то тени шевелятся… Тише… Он скоро придет. Глажу дивана подушки хрустящие, Кутаюсь зябко в узорный платок, Стелятся сумерки, скорбью томящие… Кто задержать его мог? Страшно в мечтах заповедных извериться… Пробило восемь. Сомненье растет. Сумерки, сумерки зимние, стелятся… Кончено… Он не придет!

В вестибюле

Мы стояли в темном вестибюле, Холодели в рамах зеркала И белели в сумеречном тюле В арке двери отблески

стекла. Парой светских фраз мы обменялись, Голос твой был ровен и далек, Но во тьме глаза твои смеялись И дрожал в них желтый огонек. Мы с поклоном чопорным расстались, Ничего ты больше не сказал… Отчего-ж глаза твои смеялись В вестибюле у немых зеркал?

Жемчужины

В двух тонких рюмочках налито кюрасо, Над нежной люстрой из живых кристаллов Сияний радужных колеблется серсо И в плаче скрипки слышен звон бокалов. У белых столиков редеют платья дам, Уж первый час и кончен поздний ужин Но Ваших дифирамб пьянящий фимиам В мои мечты вплетает нить жемчужин. Я знаю завтра, в деловитости утра Жемчужины излишним станут сором, Но стелется гипноз, влечет к себе игра, И я горжусь сияющим убором. Сегодня я хочу светиться и любить И Ваш восторг мне дорог, мил и нужен, А завтра разорву прилипнувшую нить Своих поддельных, блекнущих жемчужин.

В концерте

Мы сидели в концерте, не вместе, не рядом, Он с другой, я с другими, с толпой… Я ласкала горячим целующим взглядом Милый профиль усталый и злой. В людном зале сплелся с темпом песенки модной Русской были широкий разгул… Он сидел равнодушный, далекий, холодный, Не ответил, не встал, не взглянул. А мне грезился сад, освещенный луною Горной речки таинственный плеск, Дорогие черты в полутьме надо мною, И в глазах фосфорический блеск. Через легкую ткань шелковистого платья Теплота обнимавшей руки, И стальные глаза и стальные объятья На откосе, в траве, у реки… Это сказка? мечта? Лунной ночи химера? Я не знаю, не мучай меня!… Но ее заслонили три ряда партера, Три промчавшихся, прожитых дня.

Интимный ужин

Румянится рябчик на блюде заманчиво, Бутылка сотерна во льду, Все в жизни неверно, пестро и обманчиво… Ты знаешь, что с неба у всех на виду Сегодня мы сняли звезду. Мы сняли звезду золотую, блестящую И ей осветили наш путь. В твоих поцелуях безумное счастье, Они покрывают, как ризой, мне грудь, Я вздохом боюсь их стряхнуть. Бахромка от люстры звенит и качается И бисер зеленый дрожит. Сегодня мы — боги! Нам все улыбается. Для тех, кто, как мы, каждым днем дорожит, Как время безумно бежит. Я чувствую губы свои, они алые, На них поцелуи горят. Глаза твои меркнут такие усталые, И льдистых бокалов края, милый яд, Огонь наших губ холодят. В кофейнике кофе, кипя, поднимается, Бутылка сотерна во льду — Глаза твои меркнут и вновь загораются… Ты знаешь, что с неба у всех на виду Сегодня мы сняли звезду.

Зимнее утро

Серебристое утро, пары от дыханья клубятся, Розоватые блики румянят морозную гладь, Вокруг солнца сиянье, а в воздухе льдинки искрятся, Моих мыслей и грез никому, никому не узнать. Голубей поднялась перламутрово-сизая стая Под ногами скрипит замирающий, хрупкий снежок, Я иду и смеюсь, я иду и глаза закрываю, Чтоб

никто моих грез подстеречь и увидеть не мог, Чтоб никто не поймал говорящие молнии взгляда, Не нарушил вопросом мой чудный ласкающий сон… Проходите скорей. Никого, никого мне не надо! Никого? Одного я хочу и один этот — он! О я чувствую их, моих огненных грез трепетанье, Они так не похожи на прежних корректных сестер Я боюсь, что от них, как от солнца, исходит сиянье. И ложатся румяные блики на снежный ковер.

Гортензии

Триолеты

Моя любовь без слов и песен, Моя любовь к тебе нема. Наряд речей ей груб и тесен, — Моя любовь без слов и песен — Ей пыл признанья неизвестен, Но горяча она сама. Моя любовь без слов и песен, Моя любовь к тебе нема. Я в глубине мечту лелею Излить всю нежность и печаль, Дрожу, молчу и холодею, — Я в глубине мечту лелею, — Сказать «люблю» тебе не смею, Обнять сияющую даль. — Я в глубине мечту лелею Излить всю нежность и печаль. Тебе послала я признанье — Цветы гортензий голубых, Изящных, нежных как мечтанье, — Тебе послала я признанье, — Чтоб рассказать мое страданье Дыханьем листиков живых — Тебе послала я признанье Цветы гортензий голубых. Мои цветы без аромата, Моя любовь к тебе без слов, Моя любовь тоской объята, — Мои цветы без аромата, — И не расскажут чем богата Моя душа в лазури снов. Мои цветы без аромата, Моя любовь к тебе без слов.

Как странно

О как странно, о Боже как странно, Что мы были когда-то близки, Меркнул день, пылью улиц затканный, Мы столкнулись случайно, нежданно, Обменялись пожатьем руки. Мы столкнулись в дверях магазина, С нами призраки умерших дней, Прошлых ласк, прошлых грез паутина Загоралась и гасла витрина Первой вспышкой вечерних огней, На него я взглянула украдкой, Он обрюзг, опустился, погас, Его рот лег капризною складкой, И томил нас двойною загадкой Из могилы возникнувшей час. Я спросила, волнуясь, несмело: — Вы зайдете? Не правда-ли? Да? — О конечно… В душе помертвело. В интонациях фальшь прозвенела, Чей-то голос шепнул: — Никогда! — О любовь, сказка феи обманной, Поцелуи у сонной реки… Мы простились неловко, жеманно. О как странно, о Боже как странно, Что мы были когда-то близки!

Осенние рифмы

Опустели поля, облетели листы, Тихой дремою рощи и лес объяты И сияет зари раскаленный алтарь, Как на золоте бронза, на бронзе янтарь. Потянуло морозом из северных, стран И молочною дымкой ложится туман, Беспросветный туман, частый гость в сентябре, Серебро в перламутре, опал в серебре. Тихо падают листья, что ветер разнес, Тихо падает жемчуг рассыпанных слез, И слеза за слезою катится из глаз, Как в кристаллах сиянье, в сияньи алмаз.

Одна

Квадраты мерзлого окна Ночь красит синею эмалью, Струятся звезды. Я одна В кругу, очерченном печалью. Одна… Так грустно быть ничьей. В квартире шорохи так жутки. В тиши оброшенных ночей Считает маятник минутки. Лампадка в радуге стекла Дрожит, подобно изумруду… Такой, как я с тобой была, Я никогда ни с кем не буду!