Огонь в океане
Шрифт:
Мама сказала, что он стал большим человеком, и поздравила.
Гудал ушел, оставив всех нас в радости. Я пойду в таинственный дом, который называется школой.
И потом я буду ученым человеком, может быть даже более ученым, чем отец.
— Смотри, Яро, какое время настало. Дети будут учиться. И даже Гудал стал начальником. Как, он сказал, его пост называется?
— Сторож, — припомнил я.
Меня заинтересовало, что же Гудал будет делать на этом посту.
— Наверное, молитвам обучать, — высказала свое мнение мать. — Он
— Кати, — послышался из-за калитки голос Гудала, — Кати, я забыл тебе сказать, что школа находится в доме Тенгиза, в Ажаре. Пусть туда идет рано утром твой сын.
— В дом Тенгиза, — расстроилась мать. — Он отомстит всем нам. Лучше бы я не знала, где эта школа!
Вечером дядя Кондрат подтвердил новость:
— В школу завтра детей требуют.
— Знаю. К нам Гудал приходил.
— А знаешь, что школа в доме Тенгиза?
— Знаю. Он никому не простит этого, — покачав головой, тревожно вымолвила мать и испытующе посмотрела на дядю Кондрата.
Дядя присел на пень, оставшийся после дуба. Дерево срубил отец два года назад, когда мы поселились на новом месте.
— Дело же еще в том, — сказал дядя, — что школа далеко. Обуви не напасешься. Да и провожать детей надо. Босиком в школу ходить нельзя.
— Можно по дороге босиком идти, а в школе надеть чувяки и сидеть на месте, — вмешался я.
— Вас посадишь, особенно тебя. Все время крутишься, покоя не знаешь.
После слов дяди я действительно стал замечать, что спокойно сидеть очень трудно, так и хочется сбегать то туда, то сюда.
— Я своего Ермолая не отпущу. Пусть дома работает, — твердо заявил дядя.
У меня мелькнула мысль, что дядя боится пускать Ермолая учиться в дом князя Тенгиза.
Когда он ушел, я хотел было поделиться своими соображениями с мамой, но вовремя остерегся. Ведь и в ней этот разговор может всколыхнуть страхи. А тогда — прощай школа!
— Я и зимой буду без чувяков ходить. А провожать меня не нужно, — заверил я мать.
— А если плохих людей в лесу встретишь? Дорога большая, — раздумчиво говорила мать. В тоне ее отчетливо чувствовались волнение и мольба. Наверное, ей хотелось, чтобы я сам отказался от посещения школы. Настаивать же она не хотела, потому что по-своему, но понимала важность учения.
— Не бойся, мама, я от них спрячусь.
Делать было нечего. Да и мама знала, что все равно, когда придет домой отец, он безусловно отдаст меня в школу. Это его давнишняя мечта. О школе он думал еще в Лахири.
Утром, чуть только свет обрызгал землю своими первыми лучами, я был уже на ногах. Мама долго молилась, заставила помолиться и меня, хотя мы с отцом уже давно перестали это делать.
Выйдя из дому, я опрометью помчался вниз по тропинке. Это было мое первое самостоятельное путешествие в Ажару. Вот и Большая дорога. Как ни храбрился и ни успокаивал я себя, что никто из плохих людей по дороге мне не встретится, все же страх теплился где-то в моем сердце.
Но
Синьков сделал знак, чтоб я садился к нему. И я впервые в жизни покатился на колесной подводе, еще недавно так сильно меня напугавшей.
— В школу? — спросил на ломаном сванском языке Синьков.
Я помотал головой в знак подтверждения. Больше мы не разговаривали. Синьков гнал лошадь так сильно, что я опасался, как бы не опрокинулась подвода, да и грохот колес очень уж резко бил в уши.
Доехали до дома князя Тенгиза. Дом был большой и красивый, Он сверкал множеством застекленных окон и ласкал глаз нежной белой окраской. На длинном балконе я заметил странные столы с наглухо приделанными к ним сиденьями. Синыков, ссаживая меня с подводы и видя, что я с интересом разглядываю непонятные столы, сказал, что это парты. Я не без волнения поднялся на балкон, а Синьков дружески помахал мне рукой и погнал лошадь дальше.
Ни на балконе, ни около дома никого не было. В нерешительности потолкался я около столов, называемых партами, и сошел вниз. Походил около дома, думая, что, может быть, дрогаль меня не туда привез, и тут же услышал невдалеке чей-то кашель, а за ним знакомый голос:
— Кто это?
— Иосселиани, сын Коции, — ответил я, повернувшись на голос.
— А-а-а, сын Коции? — в углу балкона кто-то зашевелился и появился человек, завернутый в серое одеяло. Это был Гудал. — Э-э-э! Сын мой, рано еще! — зевая, сказал он.
— А ты почему здесь? — спросил я.
— Охраняю школу.
— Охраняешь? От кого?
— От бандитов и воров. От кого же еще? — словно бы обиделся моей непонятливости Гудал. Он еще раз зевнул, потянулся и принялся собирать пожитки и складывать их в одну из парт.
— Дядя Гудал, а зачем эти столы? — поинтересовался я.
— Это княжеские. Говорят, Тенгиз тоже хотел учить детей грамоте и брать за это плату. Вот и купил где-то в Мингрелии. Только, думаю, хотел он своих учить, богатых.
Во двор вошел высокий и стройный мужчина, сильно прихрамывая на одну ногу. Сванская маленькая шапочка лежала на самой его макушке. Высокий лоб, живые веселые глаза на открытом лице как-то сразу вызывали симпатию к нему.
— Виктор идет! — толкнул меня в бок Гудал. — Учитель...
Я и без помощи Гуд ал а узнал Виктора Дгебуадзе, выступавшего на митинге во время нашего первого появления с отцом в Ажаре.
— Не сын ли это Коции? Похож, — Виктор приветливо улыбнулся.
— Сын. Яро его зовут.
— Ярослав, значит, да? — протянул мне руку Виктор. — Будем знакомы, меня звать Виктор. Учиться хорошо будешь? Хочешь учиться? А?
— Очень хочу! — ответил я.
— Это хорошо, всем надо учиться — и тебе, и мне, и Гудалу. Скоро к нам приедет настоящий учитель и будет нас учить. А мы все должны стараться.