Охота в Лагарте. За два часа до темноты
Шрифт:
Покончив о этической стороной проблемы, он задумался над ее технической стороной. К счастью, он запомнил лекцию, посвященную системе электрического запуска «Поларисов», которую слушал, проходя обучение в Штатах. Лектор был человеком с юмором, его рассказ показался Кавану забавным и с тех пор навсегда засел у него в голове.
Получасом позже Каван подробно рассказал Саймингтону, что нужно сделать.
— Но не совершите ошибки, Джордж, — твердо заявил он. — Если вас застукают, я не сумею прийти к вам на помощь. Хочу быть предельно откровенным с вами на этот счет. Даже под клятвой я стану отрицать, что знал о том, что вы делаете или что мы когда-либо разговаривали с вами на эту тему.
Саймингтон встревоженно посмотрел на него.
— Вы даже более
Каван не понял, что хотел сказать Саймингтон, да это было ему совершенно безразлично, коль скоро Саймингтон понял ситуацию. Однако ему все же хотелось, чтобы штурман оценил помощь, которую ему оказывал первый помощник.
Из центрального поста Саймингтон отправился в боевую рубку. Двое матросов возились там с оборудованием. Он побыл с ними, поглядывая на кабель, протянувшийся от цоколя до переборки и через подволок до того места, где кабель уходил в шлюзовую камеру. Затем, оставшись один, штурман вошел в пост управления ракетами. Как и следовало ожидать, там никого не было. Он задраил за собой дверь и взглянул в смотровой люк, желая удостовериться, что никого нет в торпедном отсеке. Открыв герметическую дверцу, он протиснулся в небольшую шлюзовую камеру размером шесть на четыре фута. С величайшей осторожностью он прикрыл за собой дверь в затянул скобы. В камере было совершенно темно. Он нащупал выключатель и зажег свет. Открыв соединительную коробку, он натянул резиновые перчатки, достал из кармана плоскогубцы а принялся за работу. В течение нескольких секунд он отвернул кольцо, вывернул из гнезда кабель и обернул конец изоляционной лентой. Готовясь закрыть крышку распределительной коробки, он вдруг услышал шум за дверью. Кто-то поворачивал запорные скобы! Он покрылся холодным потом, мгновенно выключил свет и прижался в угол, притаясь в темноте и сдерживая дыхание. Послышался скрип открываемой двери, затем чье-то затрудненное дыхание и металлический скрежет запорных скоб. В ограниченном пространство шлюзовой камеры он и новый пришелец почти касались друг друга, и ему было слышно каждое движение, которое делал новоприбывший, он даже ощущал теплоту излучаемую его телом. Он еще крепче прижался к переборке. Если пришелец откроет дверь и пройдет через шлюзовую камеру, не зажигая света, — все обойдется. Но надежды Саймингтона рухнули: по стене в поисках выключателя зашарила рука. Раздался щелчок — и камера залилась светом. В нескольких дюймах от него стоял главмех. Широко раскрыв от удивления глаза, он смотрел на резиновые перчатки на руках штурмана, на плоскогубцы, на изоляционную ленту, на открытую распределительную коробку над головой. Растерянность на лице валлийца сменилась подозрительностью.
— Что вы тут делали, Саймингтон? — резко спросил он.
— Долгая история, — выдавив на лице несчастную улыбку, произнес штурман.
Глаза Риса Эванса превратились в узкие щелки.
— Что вы тут делали?
— Нарушил цепь огневого плунжера, — ответил Саймингтон, затягивая гайки на крышке распределительной коробки.
— Что?! Да вы спятили! — недоверчиво вскричал главмех.
К Саймингтону начало возвращаться спокойствие.
— Я все расскажу у вас в каюте, чиф, — произнес он. — Сперва выслушайте меня, а уж потом делайте выводы.
Главмех, сжав губы и не скрывая недоверия, сидел в напряженной позе в кресле, пока Саймингтон рассказывал ему всю историю. Рис Эванс был последним человеком на борту, кому штурман хотел бы это поведать. Валлиец был слишком близок к командиру, чтобы объективно судить о случившемся. У Саймингтона не было сомнений в честности и здравомыслии Риса Эванса, но дружеские отношения валлийца с Шэдде чрезвычайно осложняли положение.
— Таковы дела, главмех, — утомленно закончил Саймингтон. — Не ради собственной выгоды, не ради себя я рисковал. И никогда не пошел бы на такое, не будь это делом первостепенной важности…
Губы валлийца сжались.
— Почему я должен верить вам? Может быть, вы хотели совершить диверсию,
— Проверьте, — пожал плечами Саймингтон. — Поговорите с доктором. Спросите, что он рассказал мне сегодня утром. Но, пожалуйста, прошу вас, чиф, больше никому ни слова! Пожалуйста! Неужели вы не понимаете?!. Если получение радиограмм придумано только для проведения учебной тревоги — никакого вреда от того, что я сделал, не будет. Немедленно после учения я восстановлю контакт. Можете пойти вместе со мной, если хотите. Командир узнает о нарушенной цепи, только если захочет взаправду произвести запуск ракет, а уж если дойдет до этого, то благодарите судьбу, что я нарушил контакт. Неужели вы не понимаете? — откинувшись в кресле, продолжал Саймингтон. — Ведь это единственная возможность предотвратить катастрофу. Ответственность лежит целиком на мне. Никто, кроме вас, не знает, что я сделал. Я беру на себя всю ответственность…
Однако недоверие все еще не покидало Риса Эванса.
— Ужасно… Ведь это игра с огнем. Лучше бы вам заниматься своими делами. Если то, что вы рассказали о радиограммах, правда, значит, у командира достаточно причин так действовать. Он знает, чего он хочет. — Рис Эванс поднялся с места. — Ладно. Я поговорю с доктором, а потом решу, что мне делать. — Он хмуро посмотрел на штурмана. — Вы скоро узнаете мое решение.
Доктор был смущен.
— Неужели вы считаете, что это правильно, Эванс? Я знаю, как близко к сердцу вы принимаете интересы командира, но разве это будет правильным решением — рассказать ему все?
— Я даже считаю это необходимым.
— Давайте спокойно обсудим создавшееся положение. Если вы расскажете Шэдде, что застали Саймингтона с поличным, тогда вам придется рассказать и все остальное.
Главмех задумался.
— Что именно?
— А то, почему Саймингтон это сделал. О ложных радиограммах и о том, что Саймингтон сомневается в здравом уме командира. Как вы думаете, что сделает Шэдде, услышав об этом?
— Немедленно разделается с Саймингтоном! И будет совершенно прав!
Доктор кивнул.
— Да! И знаете, к чему это приведет? Саймингтон попадет под трибунал. Он станет оправдываться, и оправдываться весьма убедительно, можете не сомневаться в этом. Знаете, на чем будет основываться его защита?
— Нет, — покачал головой Рис Эванс.
— Он скажет, что счел ложные приказы нарушением уставных норм. Скажет, что усомнился в здравом рассудке командира и проконсультировался по этому поводу со мной. Затем он скажет, что после разговора со мной не мог исключить возможность помрачения рассудка Шэдде. Можете быть уверены, что он вызовет меня в качестве свидетеля. Я буду вынужден подтвердить все то, что говорил ему, и дать оценку душевному состоянию командира. Не сомневаюсь, что защита вызовет кого-нибудь из видных психиатров. Представляете, к чему все это может привести?
Главмех покачал головой. Он все еще сомневался.
— Я терапевт, — продолжал доктор, — а не психиатр, но хочу быть с вами откровенным. По всем признакам Шэдде невропат. Это бесспорно. Я не могу с уверенностью утверждать, что он не психотик. Эксперт-свидетель, однако, может прийти к такому заключению. А это будет равнозначно тому, что Шэдде душевнобольной. Теперь вы видите, какой опасности подвергается командир?
Молчание Эванса подбодрило доктора.
— Трибунал, возможно, прикончит морскую карьеру Саймингтона и оправдает Шэдде. Но грязь — липкая штука, и вполне возможно, что это будет конец и для него.
— Конец для Шэдде? — испуганно воскликнул главмех.— Что это вы мелете?
— Да, — повторил доктор, — конец. В лучшем случае он получит очередное звание и будет уволен в запас. Для газет военный трибунал окажется сенсацией, и адмиралтейство вряд ли рискнет после этого держать Шэдде на службе. Да, это будет его концом…
Рис Эванс опустил голову.
— Никогда не задумывался над этим, — хмуро произнес он. — Знайте, я не хочу делать ничего, что может нанести вред командиру…
Доктор сочувственно посмотрел на него.