Охота в Лагарте. За два часа до темноты
Шрифт:
— Да, да, не брали, в отличие от вашего правительства, которое дало нам эти лодки, оснащенные «Поларисами», и выудило у нас больше тридцати миллионов фунтов стерлингов за штуку! — Он умолк, выдвинув вперед челюсть и сверкая глазами. — И когда я говорю «выудило», я это и имею в виду!
Доктор за спиной Шэдде делал отчаянные знаки Галлахеру, чтобы тот молчал, но у американца заиграла кровь и в глазах появился злобный огонек.
— Это замечание не только несправедливо, сэр, но и не соответствует истине, — тихо, с расстановкой произнес
Какое-то мгновение Шэдде стоял со вздувшимися на висках венами, которые, казалось, вот-вот лопнут, затем срывающимся от ярости голосом отчеканил:
— Когда мне понадобится ваше мнение, Галлахер, я вас вызову. Пока что рекомендую держать его при себе.
Резко повернувшись, он ушел в свою каюту, с грохотом задвинув за собой дверь.
В кают-компании наступило растерянное молчание.
— Ну и дела, — вздохнул Уэдди, поглядывая на доктора
— Лучше не спорить с ним, — покачал головой Рис Эванс. — Он очень устал. Слишком много неприятностей навалилось на него сразу.
Первый помощник закурил.
— Очень жаль, что командир вышел из себя. Он был в таком хорошем расположении духа. — Каван вопросительно взглянул на доктора, который в ответ только пожал плечами.
Дуайт Галлахер достал пачку сигарет. Руки у него дрожали, лицо было в красных пятнах.
— Выпейте, Дуайт, — предложил доктор, — и забудьте обо всем.
В буфетной раздался звонок из командирской каюты. Миллер открыл дверь и сунул голову в каюту.
— Вы звонили, сэр?
Сидя за столом, Шэдде переводил стрелки часов.
— Я не буду в кают-компании за ленчем.
Миллер ожидал этого. Он присутствовал при ссоре. Он был недоволен происшедшим, так как командир корабля с утра был в необычайно хорошем настроении, и вестовой надеялся, что оно удержится весь день.
— Подать вам сюда, сэр?
— Я не голоден, Миллер, — отмахнулся Шэдде. Он беспокойно передвинул какие-то вещи на столе. — Хотя принесите мне чашку чаю и печенье… И тот датский «Камамбер».
Мрачное предчувствие охватило вестового.
— Слушаюсь, сэр, — он прикрыл дверь и исчез.
Десятью минутами позже он вернулся с подносом. Шэдде по-прежнему сидел за столом перед раскрытым атласом. Напевая себе под нос, он взглянул на Миллера, и тот удивился, увидев на лице командира улыбку.
— А, это вы, Миллер! — сказал он.
Вестовой поставил поднос на край стола и принялся выдвигать из переборки маленький складной столик.
— Великий день сегодня, Миллер.
— Сэр?
— Да! Шестнадцатое мая. В этот самый день в 1808 году Англия объявила Франции и ее союзникам войну, войну Наполеону, лукавому тирану и деспоту. Он приставил нож к сердцу Англии, Миллер. Хотел уничтожить нашу нацию.
Миллер был удивлен. Командир бывал время от времени выстроен дружелюбно, но никогда прежде так не разговаривал с ним. Он почувствовал, что должен что-то сказать.
— Вот
Пальцы Шэдде барабанили по столу, и хотя он обращался к Миллеру, но не смотрел на него. И вестовым овладело неприятное ощущение, что командир забыл о его присутствии.
— Да, — продолжал Шэдде. — То были дня великих решений для англичан. Шестнадцатое мая 1803 года… Объявление войны повлекло за собой целую цепь событий, которые привели к Трафальгару. Нельсон разгромил объединенный флот Франция и Испании… Угрозы для Англии больше не существовало! Это явилось началом конца Наполеона. Нельсон погиб, но Англия была спасена!
— Да, сэр, — произнес Миллер.
— Нельсон, — повторил Шэдде. Он посмотрел на Миллера, глаза его застилал туман. — Знаете ли, что сказал о нем Роуз?
— Нет, сэр.
— Он сказал: «Я не могу слышать упоминания имени Нельсона без того, чтобы слезы не навертывались у меня на глазах… Какой гений, какая отвага, какая необыкновенная судьба!»
Миллер с нетерпением ждал, когда Шэдде выговорятся. Он не мог уйти, пока командир говорил, но надеялся, что тот скоро умолкнет. Миллеру нужно было вернуться в кают-компанию, чтобы кормить офицеров, и, кроме того, ему не терпелось поскорее поведать Таргету о том, что командир находится в превосходном настроении, несмотря на стычку с Галлахером.
Но Шэдде не умолкал.
— Да, мощь Наполеона была сломлена. Махэн очень хорошо описал это… Не помню точно, какими словами. Он говорил что-то о тонкой белой полоске паруса, отделявшей Наполеона от завоевания мира.
Шэдде протер глаза и зевнул. Затем он посмотрел на Миллера, словно впервые увидел его здесь.
— А, Миллер! — улыбнулся он. — Я устал. Очень устал. Плохо сплю последнее время, должен сознаться. И слишком много дел. — Он поднялся и снова зевнул. — Можете идти, Миллер.
Вестовой хотел уже выйти, как вдруг Шэдде вновь остановил его:
— Что это за сыр, Миллер?!
Миллер обернулся к подносу и печально посмотрел на сыр.
— Свежий «Чеддер», сэр.
— Я и так вижу, что это «Чеддар», — глядя в упор на Миллера, произнес Шэдде. — А где датский «Камамбер», который вы купили мне в среду?
Вестовой замялся:
— Кончился, сэр…
— Кончился? — сердито переспросил Шэдде. — Что это значит, объясните!
— Кончился, сэр. — Миллер опустил глаза. — Кто-то съел его по ошибке…
Шэдде сжал губы, глаза его засверкали.
— По ошибке? По чьей ошибке, осмелюсь спросить?
— Офицеров кают-компании, сэр, — едва слышно пролепетал Миллер.
— Съеден по ошибке офицерами? Мой сыр? — в припадке ярости Шэдде замахал руками. — Никогда в жизни не слышал подобного вздора! — Он тяжело дышал, горящими глазами впившись в Миллера. — Съеден или не съеден, идите и отыщите этот сыр и не возвращайтесь без него! — Он грозно надвинулся на Миллера. — А теперь вон отсюда! — закричал он. — Слышите? Вон!