«Окаянные дни» Ивана Бунина
Шрифт:
В рассказе Исаака Бабеля «Конец богадельни», опубликованном в 1932 году, говорится о похоронах на Еврейском кладбище в Одессе убитого в бою немцами-колонистами коменданта гарнизона старого большевика Герша Лугового. Под Гершем Луговым, убитым немцами-колонистами, писатель показал в первую очередь губродкомиссара еврея Григория Красного (Ротштадта) (нередко еврейское имя Герш «русифицировалось» в Григория, а фамилия «Луговой» вместо «Красный» – аллюзия на выражение «красные луга»), но с некоторыми данными другого ответственного работника, погибшего во время восстания, – украинца Павла Мизикевича (отсюда комендантская должность и дореволюционный большевистский вместо анархистского стаж).
21 июня 1921 года следователь Контр. комиссии одесского губкома Подгорецкий опросил гражданку Красную-Блюм по делу Ракитина-Броуна. Блюме Григорьевне Красной-Блюм был 31 год, она являлась уроженкой Каменец-Подольска, работницей конфетной фабрики, на руках имела двоих детей, была полностью безграмотной (по крайней мере, русском языке), даже расписывался за нее доверитель, ранее была членом РКП, проживала на Пушкинской, 32.
«Что касается смерти моего мужа т. Красного, – сообщила она, – то я, конечно, не могу сказать ничего определенного. Только, по утверждению многих товарищей организации, считаю, что убит т. Красный не неприятелем, а кем-то из своих.
256
РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 112. Д. 163. Л. 177.
На первый взгляд подозрения Красной развеивают воспоминания человека, который, если верить ему, прибыл вскоре после гибели ее мужа на место происшествия. Это знакомый нам Филипп Анулов. В своих воспоминаниях о Южной группе войск, опубликованных в конце 1920-х годов (в той же книге публиковались воспоминания также Адольфа Верхотурского), он писал:
«Красная рота вместе с курсантами повела наступление. Крадучись по ржи, ползли бойцы. Только один товарищ не знал, что такое высокая рожь в бою… в наступлении. То был товарищ Красный. Он с винтовкой в руках пошел открыто вперед по дороге. Исход ясен. Повстанцы нацелились, взяли его на мушку, и товарищ Красный пал. Красный, любимый (явно не всеми сослуживцами. – O. K.) и популярнейший работник Одессы, погиб по незнанию, по неосторожности. Наступление приостановилось. „Красный убит“, – пронеслось по цепи. Группа товарищей ползком оттащила Красного в сторону. Но он был уже мертв» [257] .
257
Анулов Ф., Верхотурский А. Прорыв. Л., 1929. С. 16.
Однако немного странно выглядит утверждение Анулова, что Красный погиб по незнанию и по неосторожности. Ведь это был его уже не первый бой, он участвовал в сражениях на Дону. Отсюда напрашивается подозрение, что если действительно все было, как описал Анулов, то в боестолкновении с колонистами Красный пошел навстречу неминуемой смерти, предпочитая получить от врагов, нежели от «своих».
Интересно, что почти в одно время с Красным во время боя с белогвардейцами у станции Верховцево под Екатеринославом 26 июля был смертельно ранен, а на следующий день умер доставленный в город Пятихатки соратник Красного по анархистской деятельности Анатолий Железняков. Надежда Улановская в своих мемуарах со слов мужа высказывала подозрения, что убит на самом деле выстрелом в спину, произведенным заместителем Железнякова – большевиком, который затем занял его должность [258] . Не исключает гибели матроса Железняка от большевиков (правда, опираясь в первую очередь опять-таки на мемуары Улановской) и современный историк Я. В. Леонтьев [259] . Принимая во внимание тенденциозность воспоминаний Улановских, можно вместе с тем предположить, что Железняк, так же как и Красный, мог обречь себя на «героическую» смерть от белых, опасаясь пули от «своих». Если наши версии о гибели Красного и Железнякова верны, то можно предположить, что не просто к их уходу на фронт, но и к фактически самоубийству их могли привести действия кого-либо из одесских руководителей (не исключая того же Ракитина), направленные на то, чтобы избавиться от тесно сплоченных друг с другом своих конкурентов, имеющих более тесную связь с влиятельными в городе криминальными кругами.
258
Улановская Н. М., Улановская М. А. Указ. соч. С. 35–36.
259
Леонтьев Я. Указ. соч. С. 63.
«…удирали на извозчиках и колясках матросы, евреи и другие деятели революции»
Все более и более критично для большевиков ситуация развивалась и в Одессе.
Вера Муромцева-Бунина в дневнике от 19 июня (2 июля) написала об ожиданиях антибольшевистски настроенной интеллигенции:
«Как только начинают носиться слухи о каких-нибудь выдающихся событиях, так начинает подпольная контрреволюция бегать друг к другу в гости. Ян побежал за сводкой на бульвар, но скоро вернулся, так как на бульваре он никого из заговорщиков не нашел» [260] .
260
Устами Буниных. Т. 1. С. 225.
И, наконец, пришли обнадеживающие их сведения. Снова обратимся к дневнику: «11/24 августа. Вчера по дороге в архиерейский сад я встретила Ол. К. З., которая сообщила, что в Люстдорфе десант. Я не придала значения этому сообщению, потом слышала рассказ о 16 выстрелах у Люстдорфа, но все же отправилась в библиотеку, где Л. М. Дерибас (Людвиг Михайлович Дерибас – потомок одного из основателей Одессы, испанца Иосифа (Хосе) де Рибаса. – O. K.) подтвердил мне о десанте и прибавил, что большевики снаряжаются, чтобы защитить Одессу… На Елизаветинской долго сидели на балконе и видели, как удирали на извозчиках и колясках матросы, евреи и другие деятели революции. Причем все удиравшие держали ружья наперевес, впрочем, некоторые довольствовались револьвером… Мы долго наблюдали, как выходили и выезжали из комендатуры переряженные люди. Один, в синей блузе, которая очень топорщилась, вероятно, под ней много уносил с собой этот коммунист. Один велосипедист тащился черепашьим шагом – к велосипеду был привязан белый сверток, конечно очень тяжелый» [261] .
261
Там же. С. 252.
Кто же подготовил восстание, значительно облегчившее белый десант
«Все офицеры, – вспоминал контрразведчик С. М. Устинов, – были приглашены ими оставаться на своих местах. Угрозы расстрела относились только к тем, кто не пожелал подчиниться их власти и, скрывшись от обязательной регистрации, ушел в подпольную работу. Так, весь наш корпус морской обороны… сохранен, и даже под тем же названием. В артиллерии на всех командных должностях остались прежние кадровые артиллерийские офицеры. Интендантство, служба связи, санитарная часть – все осталось фактически в руках добровольцев. С переходом на службу к большевикам добровольцы не стали большевиками, и политические комиссары сами считали всех их тайными контрреволюционерами. Никакой службы, собственно говоря, и не было. Все служили, но никто ничего не делал. Напротив, вся деятельность их была направлена только во вред большевикам, и добровольцы могли быть уверены, что при вступлении в Одессу они найдут своих верных союзников. В то же время в Одессе организовалась подпольная добровольческая контрразведка. Имея постоянную связь с добровольческим миноносцем, курсирующим у берегов Одессы, контрразведка успешно передавала все сведения в штаб Добровольческой армии и, конечно, значительно способствовала быстрому падению большевиков. Много офицеров, занимавших ответственные должности у большевиков, убегало со всеми секретными документами. Некоторые из них были якобы „захвачены“ добровольческим миноносцем во время катаний на лодке, другие геройски пускались до него вплавь под пушками береговой охраны» [262] .
262
Устинов С. М. Указ. соч. С. 81–82.
Действовало, несмотря на все усилия ЧК, впрочем, часто «бившей вслепую», в городе белое подполье, в том числе среди одесских милиционеров. Вот что пишет историк Белого движения В. Ж. Цветков:
«В Одессе военное подполье создали офицеры, не успевшие эвакуироваться с союзными войсками. Здесь… полковником А. П. Саблиным были созданы боевые группы – „десятки“, каждая из которых получала в ведение отдельный сектор города. Диверсионная работа в Одессе проявилась в отправке неисправных орудий на фронт, порче средств связи. Согласно планам Одесского центра, поручик А. П. Марков наладил взаимодействие с восставшими немцами-колонистами Херсонского уезда. Как и во многих других городах, подпольщиков поддерживала местная милиция во главе со штабс-ротмистром Асановым (около 1500 человек). Однако руководство одесского подполья было арестовано ЧК накануне высадки белого десанта. И только благодаря милиционерам Асанова их удалось освободить» [263] .
263
Цветков В. Ж. Белое дело в России. 1919 г. (Формирование и эволюция политических структур Белого движения в России). М., 2009. С. 540–541.
Спустя ровно два месяца после оставления Одессы Иван Клименко, который наряду с губисполкомом последние недели возглавлял городской комитет обороны, представил в Зафронтовое бюро ЦК большевиков Украины доклад о том, как произошла смена власти. Вот что он сообщил:
«В городе не было абсолютно никаких сил, так как все местные силы были оттянуты на ликвидацию поражения в Николаеве, восстановление фронта по Бугу, и значительные части были направлены против Махно на Помошную для восстановления связи Бобринская-Киев. Был в городе караул штыков в 4000, но он был ненадежен, потому что при первой панике начал разбегаться. На артиллерийских командных курсах весь командный состав разбежался. Часть курсантов этих курсов была на фронте, а часть была послана защищать подступы к Одессе со стороны десанта. Для этой цели были собраны все силы, какие только были. В городе были отряды в незначительном количестве при Чрезвычайной комиссии при Особом отделе, которые охраняли самые важные места.
В 12 часов дня 23 числа РВС Южной группы в лице Яна, Якира и т. Краевского выехал на фронт в район Вознесенска и Бирзулы.
В 7 час. вечера мы увидели признаки восстания в городе. В городе существовал подпольно добровольческий повстанческий штаб (как потом выяснилось), во главе которого стоял офицер Саблин, который имел связь с небольшим грузинским отрядом при особом отделе. Грузины заняли особый отдел, освободили белогвардейцев и под руководством офицера Саблина заняли Маразлиевскую и Канатную (улицы. – O. K.)…
В момент бомбардировки (артиллерийской, которая велась как с кораблей противника, так береговыми орудиями. – O. K.) в городе шла посадка в последний эшелон всех ответственных работников, и благодаря тому, что снаряды как раз попадали в поезд, где было ранено 12 чел., в этот эшелон много ответственных работников не попало. Причем не попали в этот эшелон комитет обороны, штаб, секретарь исполкома (М. Я. Броун-Ракитин. – O. K.) и др. ответственные тт. В районе вокзала, на площади стояли остатки артиллерийских курсов с орудиями, и благодаря бомбардировке с десанта, очень меткой, все погибло, превращено в кашу. Часть курсантов разбежалась, часть была убита» [264] .
264
Летопись революции. 1930. № 1. С. 228–229.
Здесь прервем сообщение Клименко и предоставим слово Владимиру Маргулиесу:
«В час дня начался обстрел города с моря. Улицы совершенно пусты. Снаряд попал в здание синагоги на Екатерининской и зажег ее, все здание в огне». Орудийная стрельба продолжалась до 8 часов вечера, после чего, по словам очевидца, наступила мертвая тишина и «полная неизвестность» [265] .
«Главная защита Одессы, – писал С. М. Устинов, – артиллерия на Большом Фонтане, состоящая под командованием кадровых офицеров-артиллеристов, только ждала случая, чтобы повернуть пушки на Одессу» [266] .
265
Маргулиес В. Указ. соч. С. 321.
266
Устинов С. М. Указ. соч. С. 82.