«Окаянные дни» Ивана Бунина
Шрифт:
Особенно резко антиеврейские настроения усилились в январе 1920 года, когда в Одессе стали появляться отступающие с различных фронтов деникинские части, подвергнувшиеся серьезному разложению и просто дезертиры.
Вера Муромцева-Бунина в дневнике 27 декабря (9 января) записала:
«…Добровольцев везде бранят, особенно евреи, даже те, кто настроен против большевиков… Наблюдаются два настроения: очень спокойная уверенность, что ничего не будет, это главным образом среди чисто русских, которые не будут в состоянии уехать; а другое, почти паническое, причем отъезжающие боятся большевиков, а остающиеся евреи – погромов. Говорят, что на улицах офицеры при виде еврея говорят: вот хорошо бы их всех уничтожить» [314] .
314
Устами Буниных. Т. 1. С. 270–271.
Находившийся в это время на нелегальном положении в городе меньшевик-интернационалист Ян Ряппо [315] , эстонец по национальности, впоследствии большевик, вспоминал, что в это время пошли слухи о всеобщем погроме в Одессе. «Погром этот, писал Ряппо, наверное, произошел бы, если бы в Одессе не было представителей Антанты, с которыми деникинская власть все же не могла не считаться» [316] . Можно сделать вывод, что после расстрела Япончика и
315
Ряппо Ян Петрович (1880–1958). В 1904–1907 гг. – эсер, в 1917–1920 гг. – меньшевик-интернационалист, с 1920 г. – большевик. Из эстонской крестьянской семьи. Учился в Петербургском учительском институте и на факультете восточных языков Петербургского университета, который окончил в 1909 г. Затем служил по таможенному ведомству. В 1917 г. в Николаеве – председатель Совета военных депутатов, а затем и объединенного Советов. В 1918 г. командовал красными партизанскими отрядами. В 1919 г. – военком, начальник гарнизона и одновременно заведующий наробразом Николаева. В 1920 г. – одесский губвоенком, затем зав. одесским губнаробразом. В 1921–1928 гг. – замнаркома просвещения УССР. Затем на руководящей работе в промышленности. С 1938 г. – вновь в системе народного образования. С 1948-го – на пенсии.
316
Ряппо Я. Революционная борьба в Николаеве // Летопись революции. 1924. № 4. С. 40.
Как отмечалось 29 февраля 1920 года на заседании так называемой Комиссии по раскопкам расстрелянных товарищей, «преследуя членов социалистической партии, стоящих на платформе советской власти, расстреливая их и подвергая истязаниям, персонал контрразведки не стеснялся освобождать за крупные взятки даже самых видных деятелей большевистской власти и вступал с некоторыми видными деятелями коммунизма в торг за освобождение их товарища» [317] .
За арестованных истинных руководителей подполья Александра Хворостина и Петра Лазарева большевистский Красный крест, находившийся в руках подпольщиков-одесситов, ничего контрразведке не заплатил, например, как сообщали 12 февраля 1920 года одесские «Известия», следователь по делу последнего Лебедев ждал взятки, но так и не дождался. Хворостин прибыл в Одессу недавно, а Лазарев долго в ней отсутствовал, работая в Брянске. Но главная причина этой «скупости», по мнению автора, состояла в том, что они до самого последнего времени не были большевиками. Первый лишь летом 1919 года перешел в компартию от левых эсеров-максималистов, а вот второй (рабочий-металлист, участник социал-демократического движения с 1902 года, после раскола РСДРП стал меньшевиком, в 1917 году – меньшевиком-интернационалистом, сторонником Юлия Мартова) только осенью 1919 года уже в подполье примкнул к большевикам [318] . Помощник же Лазарева Леонид Лагуткин и подпольщик Маркус Гитерман, на связи у которых находились двое офицеров – поручики Рюмин (он был агентом Особого отдела ВЧК) и Швец, поставлявшие из штаба Шиллинга и контрразведки нужную информацию, – оставались в левоэсеровской партии. Часто советские авторы книг об одесском подполье этот факт замалчивали, причем иногда даже «превращали» меньшевистский стаж того же Хворостина в большевистский, то есть занимались откровенной фальсификацией исторических данных.
317
Под знаком… С. 20.
318
Памятник борцам пролетарской революции… С. 618–819.
Несмотря на то что Хворостин был русский, к нему физические меры воздействия применялись вовсю, причем допрашивали его не контрразведчики. «Его, – показывал Щепкин, – истязали в уголовном розыске на Новосельской ул. Здесь приютился особый кружок „любителей спорта“ из атлетов и борцов. Были среди них люди, которые несколько месяцев назад служили советской власти, теперь они хватали коммунистов за волосы, приподнимали и били головой об стенку с размаху, пороли без конца шомполами» [319] . Потащили на расстрел Хворостина прямо из больницы [320] .
319
Под знаком… С. 25.
320
Там же. С. 11.
Таким образом, недоверчивое отношение большевиков даже к сотрудничавшим с ними членам других партий стало одной из причин гибели последних. Любопытно, что среди казненных оказался и вообще беспартийный руководитель Одесского союза металлистов Горбатов, за которого большевистский Красный крест тоже, естественно, ничего не заплатил [321] . Другой беспартийный – помощник начальника Бульварного райотдела милиции, бывший прапорщик Хаскель Авербух (один из первых евреев, произведенный Временным правительством в офицерский чин), в 1917 году сообщивший петроградским властям о готовившемся корниловском выступлении, об аресте которого было сообщено в «Одесских новостях» 27 сентября (4 октября), – был расстрелян по распоряжению находившегося в Одессе сослуживца Лавра Корнилова генерала Гаврилова, несмотря на замену несколькими днями раньше Николаем Шиллингом смертной казни на заключение [322] . Зато большевики Перепечко, Лучанская и другие помощь исправно получали и до освобождения дожили.
321
Лапина В. Н. Одесское подполье во времена деникинщины // Летопись революции. 1929. № 2. С. 184.
322
Под знаком антантовской цивилизации… С. 24.
Таким образом, основная часть казненных по приговору белогвардейских военно-полевых судов в Одессе делилась на две категории. К первой относились иногородние: прибывшие из Херсона и Мелитополя коммунисты «невысокого ранга» и комсомольские работники: Дора Любарская, Ида Краснощекина, Михаил Пельцман, Лев Спивак, Зигмунд Дуниковский, направленные из Москвы по линии военной разведки латышский стрелок Иоганн Планцис и бывший царский офицер Эммануил Васильев, а также жена последнего Елизавета Васильева, к аресту которой, по некоторым данным, был причастен впоследствии получивший печальную известность актер Всеволод Блюменталь-Тамарин, и другие. Вторая большая группа казненных являлась в совсем недавнем прошлом, а иногда и в настоящем членами других партий. Помимо указанных ранее лиц к ней относился близкий к анархистам актер Петр Инсаров, в прошлом работавший на кинофабрике «Мирограф», где в годы интервенции был связан с присланным в Одессу резидентом чекистской разведки Георгием Делафаром, а в июле 1919 года назначенный комендантом кинофабрики красноармейского политотдела. За подавляющее же большинство местных коммунистов подпольный Красный Крест большевиков, содержавшийся главным образом на средства, реквизированные у буржуазии и других состоятельных одесситов при советской власти, платил деньги, и эти подследственные часто так и не переводились в разряд подсудимых, а иногда и вообще оказывались на свободе.
У большевиков политическим розыском занималась
Нужно отметить, что в 1919 году, в отличие от Харькова и Киева, в Одессе чекисты физических пыток к подследственным, судя по всему, почти не применяли, об этом, в частности, свидетельствуют материалы деникинской комиссии по расследованию злодеяний большевиков – допросы бывших арестантов, которые показывали лишь о единичных случаях физических мер воздействия [323] . Так, бывший староста камеры, осведомленный не только о своем деле, упоминал лишь об одном известном ему случае избиения. И не случайно, что по части пыток Одесская ЧК попадала гораздо реже Киевской и Харьковской даже в родственные по тенденциозности большевистским агиткам осваговские сводки. По нашему мнению, применение пыток в Одессе белыми контрразведчиками объясняется необходимостью сбора доказательств вины подследственного. Дело в том, что для военно-окружного суда, руководствовавшегося не только приказами главкома ВСЮР, но и во многом законодательством Российской империи, который рассматривал дела политических арестантов, нужно было представить сколько-нибудь весомые доказательства вины, но при этом, к сожалению, не было установлено надлежащего контроля за следственным и особенно дознавательным процессом, то есть за системой сбора этих самых доказательств. Большевики же руководствовались и во время следствия и суда (впрочем, ЧК была несудебным органом) принципами революционной целесообразности и классового подхода, и, соответственно, собственно показания подследственных и обвиняемых играли меньшую роль. Однако в этом была не единственная причина отсутствия пыток – ведь в других украинских чрезвычайках они имели место. Скорее всего, здесь также играли роль кадровый состав чекистов и контингент арестованных ими. И в Одесской, и в Киевской Губчека среди ответственных сотрудников было много евреев, но большинство арестованных в Одессе относилось к интеллигенции и буржуазии, а в Киеве – к бывшим царским чиновникам, монархистам и членам Союза русского народа, вызывавшего в еврейской среде, особенно в ее низах, особенную ненависть. Кроме того, в Киеве, где находилась Всеукраинская ЧК, было больше карательных органов, и в их руководстве было немало латышей, отличавшихся в отношении русского населения наибольшей жестокостью. Что же касается Харьковской ЧК, то она была из всех карательных органов Украины наиболее «пролетарской» по своему составу, то есть в ней работало много выходцев из числа малоквалифицированного рабочего класса (высококвалифицированные рабочие, как правило, на такую работу не шли), то есть малограмотных работников физического труда, соответственно, часто не гнушавшихся в отношении арестантов и физических мер воздействия. Нужно отметить, что и в той же одесской белой контрразведке избиения политических узников в большинстве своем исходили не от следственного аппарата, где служили лица с высшим, в том числе юридическим образованием, а от куда менее образованных дознавателей, большей частью армейских офицеров, а также работников угрозыска. Последними, как мы уже упоминали, иногда являлись люди физического труда, только не рабочие, а спортсмены-атлеты, в частности, избивавшие Хворостина, исполнявшие роль своеобразных «забойщиков» (ведущий его дело следователь угрозыска некий Губерман выступал «оформителем» показаний). Невольно возникает ассоциация с НКВД конца 1930-х годов, когда для выбивания показаний у арестованных нередко использовались как мобилизованные рабочие-комсомольцы, так и «динамовские» спортсмены и студенты-практиканты физкультурных институтов. Выходит, подобная практика в какой-то мере пришла из времен Гражданской войны, когда она применялась не только у красных. Наконец, нужно отметить, что пик пыток пришелся на октябрь-декабрь 1919 года, когда белые терпели поражения на всех фронтах и в занятой ими Одессе обстановка во властных структурах была накалена до предела и характеризовалась крайней «нервозностью» и озлобленностью в отношении врага.
323
ГАРФ. Ф. 470. Оп. 2. Д. 157. Л. 14.
Можно сделать вывод о низкой эффективности и красных, и белых карательных органов в Одессе в борьбе с подпольем. Если ЧК не смогла обезвредить офицерское подполье, потому что, действуя по принципу «революционного чутья», часто «била вслепую», то белые правоохранительные структуры и спецслужбы не могли довести до конца дело из-за своей многочисленности, а главное, из-за большой коррупции и массовых злоупотреблений.
Исходя из всего ранее указанного, можно прийти к выводу, что специфика Белого террора в Одессе состояла в том, что он носил не столько политический, сколько уголовный характер и ставил своей целью в первую очередь наживу, а уже потом наказание представителей большевистского режима. Однако и Красный террор в этом регионе, носивший, как и везде, значительно более систематический характер, не был лишен криминальной составляющей. Составляющая эта была обусловлена исторически сложившимся положением Одессы. Не случайно впоследствии Деникин одесскую контрразведку наряду с киевской, харьковской и ростовской называл очагом провокаций и организованного грабежа. И все же даже среди этой четверки контрразведка Одессы во многом благодаря специфике города по криминализованности, несомненно, стояла на первом месте.
«Тень Мишки Япончика густо налегла на одесскую партийную организацию»
О взаимоотношениях между большевиками и бывшими людьми «короля» Молдаванки при деникинцах рассказал в 1922 году крупный партийный работник Сергей Ингулов [324] :
«…И нам пришлось прятаться не столько от тайных агентов Кирпичникова, сколько от внутреннего шантажа. Хитро и тесно переплетались в Одессе провокация, бандитизм и вымогательство… Тень Мишки Япончика густо налегла на одесскую партийную организацию» [325] .
324
Ингулов Сергей Борисович (Брейзер Израиль Абрамович) (1893–1938). Родился в Николаеве. Окончил начальное училище, учился в реальном училище (вышел из 2-го класса, окончил экстерном), после революции учился 1 год в Воронежском университете. В 1908–1912 гг. – социал-демократ, в 1913–1917 гг. – эсер, с января 1918 г. – большевик. В 1917–1918 гг. – секретарь ревкома Особой армии. В 1918 г. – завотделом управления Воронежского губисполкома, затем заведующий отделом военных сообщений. В 1919 г. – на подпольной партийной работе в Николаеве. В 1919-м – секретарь Одесского подпольного комитета партии. В феврале-июле 1920 г. – член Одесского губкома партии, затем до июля 1921 г. – секретарь. В 1921–1922 гг. – завагитпропом ЦК КП(б) Украины. В 1922–1924 гг. – завагитотделом Главполитпросвета (Москва). С 1924 по 1930 г. – завподотделом прессы. В 1930–1932 гг. – заместитель заведующего Агитпропа ЦК ВКП(б). Одновременно в 1920-1930-е гг. – редактор «Литературной газеты», «Учительской газеты» и других изданий. В 1932–1935 гг. – член коллегии Наркомснаба. С 1935-го – начальник Главлита. Арестован в декабре 1937-го. Расстрелян по приговору Военной коллегии Верховного суда СССР в сентябре 1938 г. Реабилитирован в 1956 г.
325
РГАСПИ. Ф. 588. Оп. 2. Кн. поступл. № 7303. Л. 15.