Океан времени

Оцуп Николай Авдеевич

«Снег передвинулся и вниз…»

Снег передвинулся и вниз Сползает по наклонной жести, Садится голубь на карниз И дремлет на пригретом месте. И капель тысячи горстей Под ветром сыплются с ветвей… Но этого всего с кровати Не видно. Маятник стучит, И мало воздуха в палате, И умирающий хрипит.

«И добродетель так слепа…»

И добродетель так слепа, Что зверского не знает чуда, И наша

злоба так глупа, Что видит все глазами блуда, А чудо истинное в том, Что, как бы ни казалось худо И то, и это, — мы живем. Да что там: с болью и стыдом За жизнь цепляемся, покуда Смерть не поставит на своем.

«Когда устанет воробей…»

Когда устанет воробей Обтачивать сухую корку, Среди играющих детей — По их лопаткам и ведерку — Поскачет он, прощебетав, И, это тихо наблюдая, Твою соседку за рукав Потянет девочка худая, И ты увидишь мать и дочь Они бедны, их плечи узки, И невозможно им помочь… Но ты ведь литератор русский — На профиль первой и второй Ты смотришь с горечью такой, Как будто здесь, на этом свете (Опомнись, мало ли таких), Мы перед совестью в ответе За долю каждого из них.

«У газетчиц в каждом ворохе…»

У газетчиц в каждом ворохе — О безумии, о порохе, О — которой все живем — Муке с будничным лицом. И стилистика заправская Не поможет ничему: Пахнет краска типографская Про больницу, и тюрьму, И уродскую чувствительность, И тщеславие, и мстительность. У газетного листа Сходство с людными кварталами, Где пивные, теснота, Циферблаты над вокзалами С пассажирами усталыми И особенная, та Где уж никакими силами Не поможешь — пустота, Дно которой — за перилами Арки, лестницы, моста.

«От запаха настурций на газоне…»

От запаха настурций на газоне, От всех жестокостей и нищеты, От сна, от смеха женщины в вагоне — Томиться, петь, исписывать листы. Начав с мечты — высокое прославить, Мучительно разрозненное слить, И все несправедливое исправить, И затуманенное прояснить, Но, видя, что не изменить вселенной И в этой жизни не понять всего, — В себе самом замкнуться постепенно И петь, уже не зная для чего. А там, в бездействие и холод канув И посвятив остаток сил былых Пустейшему из всех самообманов, Писать стихи, чтобы напечатать их.

«Еще не раз удача улыбнется…»

Еще не раз удача улыбнется, Как цифра подходящая в лото, Еще любовью мучиться придется, И думать, и писать, а дальше что? А дальше? Дальше — на твоей могиле! Сровняется земли разрытый пласт, И будет ветер, и круженье пыли, И все, что говорил Экклезиаст. И твоему потомку будет ново Любить, как ты, и видеть те же сны. Друг, если продолженья нет иного, Подумай, до чего же мы бедны.

«Дело неизвестно

в чем…»

Дело неизвестно в чем — Люди, и любовь, и годы, В океане род дождем Проплывают пароходы… И не знаю, кто и где, Наклонившийся к воде, Или же, как я — в отеле, Лежа на своей постели, Видит ясно всех других, Что-то делающих где-то, И до слез жалеет их И себя за то и это: То — на убыль жизнь идет, И у нас тепло берет Мир, от нас же уходящий; Это — настежь неба свод, Ледяной и леденящий.

«Возвращается ветер на круги своя…»

Возвращается ветер на круги своя, Вот такими давно ли мы были и сами? Возвращается молодость, пусть не твоя, С тем же счастием, с теми же, вспомни, слезами. И что было у многих годам к сорока — И для нас понемногу, ты видишь, настало: Сил, еще не последних, довольно пока, Но бывает, что их и сейчас уже мало. И не то чтобы жизнь обманула совсем, Даже грубость ее беспредельно правдива. Но приходят сюда и блуждают — зачем? — И уходят, и всё это без перерыва.

«Сердце, старишься ли ты…»

Сердце, старишься ли ты, Или в кухне кран открыт — Что-то мне из темноты Однотонно говорит Об утраченных, увы, О — которых больше нет, О сиянии Невы Там, где университет. И о чем еще? О том, Что былого не вернуть, Что уснуть последним сном Надо же когда-нибудь.

«Затем построен новый дом…»

Затем построен новый дом С окошками, с дверями, Чтобы одни рождались в нем, Других вперед ногами Отсюда вынесут — в цветах, На вялых родственных руках. Увидит скоро новый дом, Любовь, счастливую вначале И безобразную потом, Когда сердца пустыми стали. Тогда захочет новый дом, Чтоб человек с высоким лбом Под самой крышей пел и чах: Пусть мучится душа живая О том, что в нижних этажах Скользит, следов не оставляя.

«Идти, идти, в заботах и слезах…»

Идти, идти, в заботах и слезах, Но что же мы в природе изменили? Все так же зимний ветер пыль метет И леденит фиалки на могиле. Идти, идти, в заботах и слезах, Всему на свете узнавая цену, И все, что погибает на глазах, И все, что поднимается на смену, Все равнодушнее, все холодней Следить и, уставая понемногу, На жизни убывающей своей Сосредоточить всю тревогу. Да, укорачивается она, И ничего еще не прояснилось… Стихи закончены, ночь холодна, В таком-то месте то-то приключилось… И даже чувствуя за этим всем Неясный луч какого-то просвета, Как страшно спрашивать себя: зачем? И помнить, что не может быть ответа.