Океан времени

Оцуп Николай Авдеевич

«Есть времени бездушный океан…»

Есть времени бездушный океан С холодными и едкими волнами — Черты лица и городов, и стран Он разрушает бережно с годами. Так жжет его таинственный состав Разлитый между нами, между всеми, И кто не знает, что-нибудь начав, Что силы в нем подтачивает время. Есть времени кладбищенское дно, Где всё — забвение, где в вязком иле Так много затонувшего давно И где лишь тень того, что мы любили. И

только тень кого-нибудь из нас — И то, с какими смутными чертами — Потомка нашего пытливый глаз Отыщет под холодными волнами.

«Въезжают полозья обоза…»

Въезжают полозья обоза На синий растресканный лед, Высокая чайная роза У теплого моря цветет, И свечи пылают в соборе, И крест положили на грудь… Не эта ли всех аллегорий Таинственней: жизненный путь. Он убран снегами, цветами, И щебнем, и пеной морской, И бездна у нас под ногами. Но южного моря прибой, И по льду скользящие сани, И голос подруги твоей, — Тем сердцу дороже — в сиянье Над гробом зажженных свечей.

«Ни смерти, ни жизни, а только подобие…»

Ни смерти, ни жизни, а только подобие Того и другого — не только для тех, Чье солнце — над Лениным, спящим во гробе (То солнце уж слишком похоже на грех)… Но так ли уж ярко оно, иностранное, Над садом у моря, над визгом детей… И думать нельзя, и загадывать рано. Земля… Для чего оставаться на ней. Под бурями века, под едкими ядами — Всесветная осень, всемирный распад, И лучшие люди особенным взглядом Друг в друга, как в черную пропасть, глядят.

«Пора сознаться: до предчувствий…»

Пора сознаться: до предчувствий, Которыми живет поэт, До отражения в искусстве Действительности дела нет. А наша муза, как чужая, Скучает у Него в дому И, всем на свете сострадая, Помочь не в силах никому. О ежедневная забота! Ты на земле всего сильней. Есть утешительное что-то В живучей горечи твоей.

«Среди друзей, среди чужих…»

Среди друзей, среди чужих: «Да что я спорю? Всё равно!» — Ты шепчешь, вглядываясь в ни.. И, как в раскрытое окно Дождя и листьев дрожь и звук, Ты слышишь сердца грустный стук: «Друг с другом ты, и та, и тот, Не знать до самой глубины (Глаза лукавят, голос лжет) Навек, навек разлучены…» Как если бы из гроба в гроб Стучался к мертвецу мертвец, И призывал, и доски скреб — Таков у нас язык сердец.

«Друг благодушный, мудрено ли…»

Друг благодушный, мудрено ли, Цветами, властью и вином Отгородись

от нашей доли, Твердить о счастии земном? Нет, ты не прячься, ты попробуй В чужую долю заглянуть И даже сам, своей особой, Хоть день в несчастий побудь. Да только берегись при этом — С отчаянья за тех людей Не стань доверчивым поэтом: Чем лучше ты, тем люди злей.

«Должно быть, тесно под землей…»

Должно быть, тесно под землей, Когда лежишь, зарыт, Но жить не легче над тобой Зияет и кружит Простор, огромный до того, Что лучше не глядеть в него. И не глядишь, но разве здесь Без неба, взаперти Всю боль, и стыд, и холод весь Легко перенести?

«Свободный до последнего дыханья…»

Свободный до последнего дыханья, Как эхо, угасал божественный арап. Почти не ведая, что смерть — этап, Он как бы говорил живому: до свиданья. Мучительно и страшно умер Блок: С собой и с жизнью исступленно честный, Он над провалом в холод неизвестный С себя, как рубище, любовь к земле совлек.

«Боюсь пространства, падающих звезд…»

Боюсь пространства, падающих звезд Не выношу, как головокруженья, И так вступаю на высокий мост, Как будто от малейшего давленья Он может рухнуть и ко дну пойти… А вечером, примерно с девяти, Когда в одно провалы и заборы Сливаются и нет нигде опоры, — Все, все, что составляет жизнь мою, Все повисает «бездны на краю».

«В жизни, которая только томит…»

В жизни, которая только томит, В небе, которое только зияет, Что же к себе человека манит, Словно свободу и мир обещает? Вам не хотелось в прохладе полей Или в вечернем дыму раствориться? Вы не искали могилы своей? Но отчего же, не в силах молиться И не умея томленье прервать, Мы обольщаемся снова и снова И, безрассудные, ищем опять Дружбы и нежности, света земного?

«Все будет уничтожено, пока же…»

Все будет уничтожено, пока же Мы любим, самой смерти вопреки, И пальцы детских ног на летнем пляже, И голубя на глине коготки. И многое еще… Но только мало Всей прелести земной, чтоб перестало Из этой жизни влечь всего сильней В то смутное, что кроется за ней. Так долго мы искали, как умели, Для мира объяснения и цели И научились только день за днем (Не разрубив узла одним ударом) Довольствоваться тем, что вот — живем, Хотя и без уверенности в том, Что надо жить, что все это недаром.