Окно в Полночь
Шрифт:
Посмотрела в веселые глаза и расслабилась. Что я, в самом деле… И более личные вопросы с ним обсуждаю, но… Оказывается, тема душевного здоровья сакральнее прокладок, гинекологов, случайного секса и ПМС. Это все равно что самому себе признаться в собственном сумасшествии. А это стремно… и страшно.
— Ну? — поторопил Валик, когда мы сели в машину, и закурил. — Я готов.
А я — нет… Я поерзала.
— В семье что-то случилось?
— А? Нет-нет… слава богу.
И замолчала.
— Вась, я же вижу, что что-то
— И не жди от меня сочувствия, — буркнула раздраженно.
Вздохнула и сбивчиво рассказала. Про птеродактиля в ванной и полуночные «обмороки», про книгу, которая пишется сам по себе и… Про знак на щеке и саламандра решила промолчать. Должны же у меня быть свои секреты? Хватит и того, что сказано.
— Красный? — повторил Валик задумчиво и закурил вторую сигарету. — Птеродактиль?
— Угу, — вроде, выговорилась, а легче не стало. Тревога засвербела с новой силой. Зря сказала, ой, зря…
— Вась, а ты в курсе, каких они размеров были?
— Значит, у меня детеныш поселился… или карликовая особь. Вальк, ну на кого он похож — так я его и обозвала, не цепляйся к мелочам!
— А книги сколько написала?
Я прикинула:
— Страниц сто где-то.
— С понедельника? — уточнил друг.
— Ну да… — бредово, но факт.
— Однако твоя муза жжет, — хмыкнул он весело.
— Не муза, а Муз, — призналась я. — Понятия не имею, что это за существо, но… Когда оно появляется рядом, я ни о чем другом думать не могу — только о писанине. Я его с детства вижу.
— И молчала?
— А смысл выбалтывать все подробности шизофрении? — огрызнулась в ответ и чихнула: — Вот, правду говорю! — и снова заерзала: — Может, заедешь и посмотришь?.. Чудится или нет?..
— Я не переношу твою хату, — отозвался Валик рассеянно. Облокотился о руль, нахмурился и уставился в никуда.
— И не переноси — переезжать не собираюсь, — пошутила неловко. — На пять минут заглянешь, и все…
— Если приглашаешь…
— А с каких пор тебе приглашение требуется?
— Когда приглашают — это всегда приятно, — Валик завел машину.
— В любое время дня и ночи, — меня снова начало потряхивать. Момент истины, да. Увидит он птеродактиля или нет?..
Окна запотели, а от табачного дыма свербело в носу. Я приоткрыла окно. На улице уже стемнело, и замельтешил снег. Завтра — всего лишь выходные, а у меня уже ощущение, что я в отпуске. Вернее, на больничном. Со всеми вытекающими обстоятельствами.
До дома доехали быстро и молча. Я переживала. Валик упорно молчал и размышлял о чем-то своем, нездешнем. По лестницам поднимались тоже молча. Единственное, что скрип двери почудился от квартиры Серафимы Ильиничны, но пронесло. И Баюн не урчал, что странно. Я открыла дверь и включила свет. Валик потоптался на пороге, но зашел.
— Ничего страшного у меня здесь нет, — подбодрила я, разуваясь и оглядываясь. Кота близко и нет,
— Угу, кроме красных ящеров, — друг тоже разулся и, не раздеваясь, устремился к ванной. — Туда?
— Ага…
— Гадко у тебя здесь… — он зябко повел плечами и включил свет в ванной.
Реакции — ноль. Я подошла, встала на цыпочки и через его плечо заглянула в ванную. Птеродактиль опять обнимался с полотнецесушителем и со стороны напоминал собственно полотенце. Да-да, именно так я и придумывала все необычное для фэнтези-сюжетов. Замечала, что обычная вещь в необычном ракурсе что-то напоминает, задумывалась — что именно, и вслед за ассоциацией появлялись образы и идеи. Но — так было раньше…
Валик прилежно вертел головой, но ничего подозрительного очевидно не замечал.
— Где оно? — уточнил с любопытством.
— А ты не видишь? — я расстроилась. Конечно, в глубине души готовилась к такому, но… — Не видишь ничего необычного?
— Нет, я же не писатель, — он еще раз осмотрел ванную и повернулся. — Пусто, Вась.
И что тут скажешь? Я кивнула. Тогда и про саламандра, и про знак на щеке рассказывать смысла нет.
— Вальк, мне страшно… — призналась шепотом.
— Мне тоже не по себе, — отозвался друг, повернулся и взял меня за плечи, спиной выталкивая в коридор. — И я, пожалуй, поехал…
— Может, к доктору пора?.. — заикнулась робко. — Поговорить?.. — и визитка до сих пор в кармане шубы лежит.
— Не вздумай даже! — перебил Валик сердито. — С ним еще больше сбрендишь! Не торопись. Я что-нибудь придумаю.
Обожаю, когда он так говорит! Но есть одно «но» — ничего он не придумает и ничем не поможет.
— Нос не вешай, — проинструктировал друг, обуваясь. — И не кисни. Алевтине рассказала?
— Альке? Нет еще…
— И не говори пока. Если твое семейство пронюхает…
Я скривилась. Хлопот не оберешься. А двоих сумасшедших в семье хватает с избытком. Первый — по слухам, бабушка, но она умерла, не к ночи будь помянута, а второй — ее брат, мой двоюродный дедушка, Иннокентий Матвеевич. И он обитал как раз в доме для… в общем, в психушке. Я третьим быть точно не хочу… И кивнула другу, соглашаясь.
— Тогда пока. На выходных писать будешь?
— Не знаю, — уныло пожала плечами.
— Звони, если что.
И Валик трусливо убег. А я вернулась в ванную. Посмотрела на красного «домочадца», на «героический» символ и отвернулась, выключив свет. И едва не наступила на пушистый хвост.
— Баюн! — присела и почесала кота за ухом. — Ты где прятался?
Он, разумеется, ничего не сказал, только ткнулся носом в мою коленку и тихо заурчал. Я взяла его на руки и побрела на кухню, где по-прежнему пылало магическое пламя неизвестного цветка. Время, конечно, детское — семь часов вечера, но… Пойду-ка я спать. И привычно нашарила в аптечке снотворное.