Окопники
Шрифт:
Сухой и длинный, как жердь, комбат юркнул в щель окопа, опустил за собой плащ — палатку. Берестов даже лица
его не разглядел. Увидел только острые кончики усов, когда тот повернулся на свет. И все. Каганец в окопе задули.
Берестов огляделся: где он, что за местность перед ним, какой сектор обстрела выбрать, просматривается ли впереди степь? Ничего не видно. Темень. Звезды. Светлячками пролетают шальные пули. По их трассам Иван определил, что слева должен выситься небольшой каменистый холм: пули, ударившись о него, взмывали вверх и гасли, врезаясь в склон.
Берестов приказал рыгь окоп на склоне холма.
— Опять… — вздохнул Стахов.
— Только и знаешь, что копать, копать… — заныл Бугорков.
— Ты что, противнику докладываешь, где оборудуешь окоп? — шикнул Берестов.
Уходя, он слышал, как Бугорков, врезаясь лопатой в сухой дерн, отводил душу солеными словами.
На КП опять зажгли каганец. Комбат сверкнул черными глазами на Берестова, потребовал:
— Вашу стрелковую карточку!
Берестов расстегнул новую планшетку, уловил взгляд командира батальона.
— Видимо, недавно произвели в лейтенанты? — поинтересовался тот.
— В пути…
Берестов мельком взглянул на порядком потемневшие от времены шевроны на рукавах комбата.
— А я батальон принимал на марше, — сказал капитан. — Иван только сейчас разглядел в его полевой петлице зеленую шпалу. — А теперь вот оборону принимаю вслепую. Что ночью разглядишь?.. Хорошо, если противник даст завтра осмотреться. А если с рассветом двинет в атаку? А что я о нем знаю? То, что он успел уже увести у меня языка?..
— Как — языка?
— А так. Здесь, в доте, ждал нашего прихода… — комбат полистал записную книжку, — лейтенант Карев. Бойцы только хрип его услышали, когда немцы волокли лейтенанта к противотанковому рву. Кинулись на выручку — натолкнулись на группу прикрытия. Конечно, всю ее перестреляли, но было поздно. Такие-то наши дела.
Берестов обиженно огляделся, но ни офицеров, склонившихся над топографической картой, ни связиста, дремавшего у зеленого ящика полевого телефона, — ничего он не видел. Был Карев — и нет его. Вот стоял он, потирая ладонью о ладонь, и нет…
Желтой косичкой трепыхался над пэтээровским патроном огонек, разгоняя мрачно пляшущие тени.
— Не за что и зацепиться, — сказал, глядя на карту, сидевший в углу лейтенант с петлицами артиллериста. — Ни кустика, ни деревца, ни одного мало — мальски заметного ориентира.
Косая поперечная морщина рубцевала его покатый
лоб.
Берестов подошел к карте, с минуту разглядывал ее, потом, ткнув пальцем, сказал:
— Вот здесь, где противник, стоит прошлогодняя скирда.
Посыпались вопросы:
— А вообще-то как местность здесь выглядит?
— Где танкоопасное направление?
Иван ответил на все, как мог, обстоятельно и подробно.
— Вы остаетесь на КП батальона! — приказал ему комбат.
— А как же мой взвод?
Командир приданного пулеметного взвода должен быть на КП! — голосом, не терпящим возражений, повторил комбат.
Приказ есть приказ.
7
Берестов до рези в глазах всматривался в темноту. Что-то черное метнулось и застыло шагах в пяти. Потом стало вспухать и разрастаться. Вот оно закрыло уже весь горизонт. Берестов протцэ начавшие слезиться от напряжения глаза. Степь безмолвна. Курсанты тоже прекращают стучать лопатами о грунт, прислушиваются к тишине.
К утру, когда сквозь черное сито ночи начал скупо процеживаться рассвет, напряжение несколько ослабло. Иван улегся навзничь в окоп, закрыл глаза. Сквозь сон услышал, как кто-то басом спросил:
— Что это у тебя?
— Где?
— А вон — торчит над бруствером?
— О!.. Это станковый пулемет. Меня теперь голыми руками не возьмешь.
В хвастливом тенорке Иван узнал голос комбата.
— Пулемет?! — возмутился густой бас. — Ты никак первый раз на передовой? Как только заговорит твой пулемет, все немецкие мины прилетят к тебе в гости!
— Лейтенант! Берестов! — негромко позвал комбат.
Иван слышит, но нет сил открыть глаза.
— Вы что, спите? — повысил голос комбат. — Немедленно убирайтесь со своим пулеметом.
Толчок недалекого взрыва вскидывает Ивана на ноги. Он озирается по сторонам. Голос комбата доносится из-за бруствера. Берестов высунулся из окопа и сразу присел. Над головой прожужжал рой пуль.
• — Да убирайтесь же вы наконец! — крикнул комбат.
Иван выскочил из окопа. Пробегая мимо своего пулеметного расчета, скомандовал:
— За мной!
Стахов развернул пулемет. Бугорков шарахнулся в сторону от пролетевшей трассирующей пули.
«А ведь рассвет-то с тыла. Немец сейчас видит нас, как на ладони!» — мелькнуло у Берестова.
Немцы начали артподготовку.
Иван упал в воронку. Гул взрывов нарастает. Иван почувствовал, как вдруг натянулась на отвердевших скулах кожа.
Холодные земляные брызги, хрусткие на зубах, ливнем сыпятся на Ивана. Ни степного простора, ни неба — все смешалось с поднятой вверх землей. «Неужто тут и конец?» — Иван пошарил руками, попытался найти выход на воздух и уперся ладонью в мокрую от пота щеку Стахова. Смотрят друг на друга и не видят. Землю раскачивает, как палубу корабля. Грохот — хоть уши затыкай. Кажется этому аду и конца — края не будет. Стахов что-то шепчет побелевшими губами. Никак с жизнью прощается. Иван и сам уже не раз вспомнил маму. И в том — ничего удивительного. Ведь им было по восемнадцать лет.
Наконец артналет стих.
Взошедшее солнце невозмутимо оглядывало обезлюдевшую степь.
Пули сшибают головки у полыни, и она дымится сизой пылью.
— Вперед! — командует Иван и первым выскакивает из воронки.
Надо пробираться к своему доту.
Поднявшиеся навстречу черные фигурки немцев вновь залегли, прижатые огнем. По переднему краю обороны захлопали разрывы мин. Они для пехоты опаснее снарядов. Снаряды землю долбят, а мины своими низкостелющимися осколками секут все, что встретится на пути. Даже ковыль под корень скашивают.