Октябрь, который ноябрь
Шрифт:
Толпа оживилась, потянула шеи, зааплодировала. Сквозь воодушевление и одобрительный свист кто-то проорал:
– Пусть разом скажет - тока хлеб завозят или и керосин будет?
– Да погодь ты со своим керосином, - немедля одернули нетерпеливого крикуна.
– Не, а чого? Раз из самого орготдела здесь...
– Керосин всенепременно будет, - заверила оказавшаяся на трибуне товарищ Островитянская.
– Засор на чугунке мы пробили, график довоза устанавливается. Но сначала решено упереть на хлеб.
– Тожа верна!
– одобрили
– Не все, товарищи, у нас еще верно, - признала ораторша.
– Вопросы будем решать вместе. Вы у меня спрашивайте, я ответов не боюсь, но уж и с вами всерьез посоветуюсь. Но пока несколько общих слов, для освещения текущей обстановки. А то ее, обстановку, пока без керосина не особо и различишь. Сразу должна сказать - непросто нам будет. Пузом кверху лежать не придется. Но когда мы с вами лежали? Двигать дело необходимо, в какую сторону двигать - всем понятно. Поработаем! Кстати...
Товарищ Островитянская оперлась локтями о трибуну, нагнулась к ближайшей группке арестанток:
– Барышни-красавицы, я до вас скажу. Тюряга - дело этакое... понятное. Как говориться, от нее не зарекайся. Но так было в прошлые безнадежные времена угрюмого царизма. А нынче самое время начать с нового красивого листа. Поскольку воровать и жиганить сейчас неинтересно. Имеете шанс выйти в люди. Думайте, сестрицы. Я напрасно намеки не раскидываю.
Доверительный тон и легкая приблатненость обращения явно подействовали. Тюремные сестрицы переглядывались.
Островитянская, молодея на глазах, уже с намеком на улыбку на красивом лице, продолжала, обращаясь ко всем:
– Жизнь-то начинается новая, а болячки и мозоли, у нас, товарищи, былые, застарелые. Нужно это учитывать. Строить новый мир придется вот этими нашими битыми и ломаными руками, другие у нас вряд ли отрастут. Ничего, справимся! А благородное сословие, кряхтя и екая, поможет нам в подсчетах, с чертежами и прочими тонкостями. Некуда деваться бывшим господам. Огромный корабль под именем "Россия" должен плыть...
Катрин вздрогнула - звук выстрела, свежая пулевая отметина на досках трибуны и плеснувшие на лацкан жакета ораторши черные капли, появились практически одновременно. Завотделом пошатнулась, с недоумением глянула в серое, чуть прояснившееся к вечеру небо - над толпой кружилось несколько ворон. Глядя на эти черные птичьи силуэты, юная товарищ Люда безмолвно рухнула.
В толпе закричали от ужаса. Катрин, опомнившись, рванулась к ступеням трибуны.
– Германец! Пулеметчик!
– Ох, боженька, убили же ж!
– Островитянскую убили!
– Меж труб, он, гад, засел! Братцы, окружай!
Крик, топот, визг перепуганного тюремно-женского элемента... Бежали к цеху, щелкая затворами, заводские красногвардейцы. Матерно орал красавчик-эсер, указующе взмахивая короткоствольным "бульдогом", тоже несся к цеху ...
У трибуны толкались, Катрин, минуя лестницу, вспрыгнула прямиком на кумачовый борт. Бледную как мел Островитянскую пытались поднять на
– С дороги!
– рявкнула Катрин, подхватывая под плечи безвольное тело жертвы.
– Проход освободите. В машину и в больницу!
Давай проход от ступенек шарахнулись, кто-то поддерживал ноги товарища Островитянской. Тело ее было легким, лицо совсем юное, белое, глаза распахнуты, в них отражалось небо. Катрин невыносимо хотелось отвесить напарнице оплеуху. Не смей, дура! Это вообще не твое лицо, да ты и сама... Нельзя так, практически по-настоящему...
Колька, неистово клаксоня, подгонял "лорин" задним ходом.
– Ничего-ничего, сейчас в больницу, - чуть не плача приговаривал председатель завкома, неловко распахивая дверь авто.
– Поехали, живо!
– взвыла Катрин, загружая тело на заднее сидение и отталкивая помогающих.
Сквиб сработал штатно, Лоуд замкнула нужный заряд пиротехники синхронно и безошибочно, рухнула с присущей ей артистичностью. В остальном... Катрин хотелось эту картину немедленно и навсегда забыть.
"Лорин" мягко вылетел в заводские ворота. Колька вел машину ни издавая ни звука, зубы стиснуты, сам белый как бумага. Катрин обернулась к телу на заднем сидении и не сдержала облегченного выдоха - жертва покушения слегка ожила, злобно смотрела вверх, по шевелящимся губам можно было прочесть бранно-шмонюковое. Вот покойница потыкала пальцем верх - над машиной все еще летели вороны. Тьфу, еще это суеверное навязчивое противостояние с представителями семейства врановых. Катрин погрозила напарнице кулаком. Та ухмыльнулась, даже не собираясь убирать с лица пугающую мертвенную бледность.
– Может, в тюремную больничку?
– пробормотал Колька.
– Там хоть забинтуют.
– Не, в тюремную не надо, - сказала Катрин, догадываясь, что при планировании операции кое-что недодумали. Вот, например, мальчишку нужно как-то срочно успокаивать.
– В госпиталь! Тут есть офицерский, хороший...
– вспомнил пилот.
– Нет, в офицерский тоже не надо. Николай, ты меня послушай внимательно. Мы сейчас поедем в морг, тот, что нам вполне привычен...
– Как?!
– парень в ужасе попытался обернуться, но готовая к этому Катрин ухватила его за ворот куртки и заставила смотреть вперед.
– Голову не теряй. У нас в машине один официальный покойник. Официальный.
– Катерина Олеговна, вы чего? Разве так можно?! Помощь же надо, докторов...
– Тьфу, Николай, я тебя сейчас слегка ударю. Ты выполняй и не задавай вопросов. У нас тут не богадельня, а серьезный отдел. С разными секретными заданиями и неожиданными поворотами. Не всегда трагическими. Понял?
– Нет, - честно признался мальчишка.
– Ну, и не надо тебе понимать. Просто слушайся. Сейчас заезжаем в мертвецкую, берем там гроб, никого не оставляем, едем по следующему адресу...