Октябрь, который ноябрь
Шрифт:
– Боже, Саша, но разве ты дурак?!
– Порою. На меня вредно действуют хамские двери.
Александр Александрович любил жену и не собирался ее мучить нелепыми рассказами о потусторонних видениях и запахах веников. Что касается помилования... Воспитанные и цивилизованные люди могут себе позволить проявлять милосердие. Иногда. И всякие сверхъестественные явления к этому милосердию никакого отношения не имеют.
* * *
–
– Хотя водочкой от него попахивает и вообще медведь какой-то - швабру мне чуть не сломал. Но так-то неплох - визжать и звать охрану не вздумал.
– Ты тоже была недурна, - признала напарница.
– Естественно. На будущее нужно учесть две вещи. Во-первых, я нормальное земноводное с естественной температурой тела. Парить на зеркало мне трудно. Задумка с чаем недурна, но сначала в пасти шибко горячо, потом боишься что остынет. Императоры они не электрички, отнюдь не по графику на меня выбредают. Во-вторых, копировать людей нужно по современным им изображением. В мою императрицу ваш Александр не поверил. Слишком миленькой вышла моя версия. Ну, да ладно, результат положительный.
– Да, теперь третий Александр на очереди.
– Вот никакого разнообразия. Хотя бы Степана какого или Ермолая предложили. Худо, что мы номера камеры не знаем...
– Да с этим не успели.
* * *
Апрель 1887 года
Шлиссельбургская крепость
Ночь, ни звука. Даже шаги часовых не слышны. Треугольник стен, окруженный холодной Невой, а внутрь тьма, сырой камень, но камера уже не кажется тесной западней. Она, камера, часть мира. Огромного, в котором, так много всего. В могиле куда теснее.
Умирать в двадцать четыре года не хочется. Но нужно. Честь народовольца требует.
Скоро. С исполнением приговора тянуть не будут. Жаль, мало успел. Мало, как мало...
Вытянувшись под тонким одеялом, Александр смотрел во тьму потолка. Мысли скользили туманные, неопределенные. Свидание с матерью, короткие письма, густо измаранные цензорами. Не о чем думать. Не о чем...
Узник вздрогнул - тьма рядом наполнилась. Что-то живое, пахнущее духами, дымком самовара, чуть-чуть рыбой.
– Сидите, товарищ?
– осведомилась тьма требовательным женским голосом.
– Ульянов Александр Ильич, так?
Узник рывком сел, судорожно стиснул одеяло.
– Ага, вы значит, он и есть. Это хорошо, наконец-то, - резковато одобрила тьма.
Что-то щелкнуло, замерцал живой огонек. Александр прикрыл ослепленные глаза, но успел заметить узкую руку, блеск круглых очечков.
Фантастическая гостья зажгла свечу и сухо сказала:
– Подвиньтесь, Александр, я присяду. Если не возражаете.
Узник смотрел сквозь пальцы на свечу и гостью, пристраивающую ярчайший
– Вы - бред?
– Отнюдь!
– девушка строго поправила очки.
– Я связная. Прежде всего, позвольте пожать вашу честную руку. С методами "Террористической фракции" я категорически не согласна, но отдаю должное вашему личному мужеству.
Узник машинально подал руку. Ладонь в перчатке была небольшой, но рукопожатие гостьи оказалось крайне энергичным.
– Послушайте, но этого не может быть, - прошептал Александр.
– Может! Возможности науки безграничны. Прогресс не стоит на месте! Методика тайного проникновения по технологии Уэллса-Глорской. Вы Уэллса не читали? Напрасно! Поразительной фантазии человек. Ну, еще прочтете.
– Едва ли, - прошептал приговоренный.
– Как раз об этом и идет речь, - девушка вытащила из рукава письмо.
– Вам послание от товарищей.
Александр взял письмо. Бумага, конверт были настоящими. Как и запах духов - тонких, невыносимо волнующих, экзотичных. Узник на миг зажмурился, взял себя в руки и повернул бумагу к свету.
Письмо было коротким...
– Это невозможно!
– сказал Александр, складывая лист.
– Это будет слабостью. Слабостью нашей организации и моей лично. Лучше умереть с достоинством.
– Знаем-знаем. "Двое стоят друг против друга на поединке. Один уже выстрелил в своего противника, другой ещё нет..." сказали вы матери. Достойные слова. Но борьба не окончена. Она будет длинной эта борьба, и вы нужны партии!
– Я не проявлю малодушия!
– Естественно, не проявите, товарищ Александр. Между нами говоря, каторга - не курорт. Но пребывая там, мы оставляем возможность продолжать борьбу. Так надо, товарищ Ульянов! Вот сунуть голову в петлю, да ногами подергать, это, уж извините за цинизм, дело нехитрое. А кто новую Россию строить будет? Утром немедля пишите прошение о помиловании и отдаете надзирателю.
– Я не могу.
– Можете и должны! Нам нужны проверенные борцы, опытные серьезные товарищи. Устроим побег с каторги или из ссылки, придете в себя, поведете настоящую революционную работу, женитесь. Нам нужны племянники...
– Кто?
– узнику показалось, что он ослышался.
– Дети, внуки, племянники и племянницы - нам все нужны! Революция и строительство нового справедливого общества - это задача на ближайшие десятилетия. А то и столетия. Ясно, товарищ Ульянов?
– девушка ободряюще хлопнула узника по плечу.
– Все, я исчезаю. Свечу оставлю, а письмо давайте сюда.
Александр наблюдал, как связная комкает лист и с явным отвращением запихивает в рот.
– Можно было сжечь.
– Фефел фыдаст, - невнятно пояснила подпольщица.
Узник подал ее кувшин с водой.
– Благодарю, - девушка управилась с уничтожением улики, поправила очки.
– Нужно все же потоньше бумагу использовать. Непременно поставлю на вид товарищам, а то взяли моду... Что ж, товарищ Ульянов, прочь сомнения. Пишите прошение на помилование, не сомневайтесь, пусть поганое самодержавие подавится. Нас ждет работа и роковые бои. Да, кстати...