Октябрь, который ноябрь
Шрифт:
– Вы мне лучше так ее дайте. Чистить не умеете и масла много бухаете, - упрекнули из-под платка.
На критику Борька не обиделся - чистят картошку каждый в своей манере, а с пропорцией масла так вообще дело темное. Выбрал картофелины покрасивее...
Так и сидели. Борька рассказывал, что настоящей революции не миновать, очень скоро всю Россию от бар, попов, и прочего эксплуататорского разбойного класса до дна вычистят. И война кончится. Очень даже быстро. Под платком жевали, недоверчиво хмыкали, но сообщили, где на полке сахар лежит.
Вернулся
– Пошли, что ли, Борис? А то дадут подряд в неурочное время, а мы все шляемся.
– Ежели завтра придете, я картошки сама сварю, - сказал платок.
– Мне одной в горло все равно не лезет.
– Придем, да только подгадать с обедом не выйдет, - кашлянул отец.
– Я денег оставлю, за хлебом зря не стой, попробуй муки купить. А то вообще дурь выходит: деньги есть, а обедаем как попало. Только если вздумаешь на улицу выходить, волосья причеши, а то перепугаешь прохожих.
– Шли бы вы, отец, себе, - сердито сказали из-под платка.
– Гм, имеешь ты, Бориска, подход, - отметил Гаолян на улице.
– Это дух картофельный. В нем крахмал, а он бодрящее вещество, - скромно объяснил Борька.
– Это тоже. Только есть в тебе простота, немудреная, но доходчивая, - похвалил дядя Филимон.
– Как закончим, и если живы будем, может тебе в учителя пойти выучиться?
– Мне?!
– изумился Борька.
– Да я с уроков в ремесленном деру давал. Разве время в классах штаны просиживать, закон Божий зубрить?
– Ну, так иные школы будут, наверное. Детей по-новому учить станут. По-рабочему. Чтоб слабины никогда не давали, делом занимались, не сидели с горя под платками.
Борька подумал, что такие школы очень нужны. Но это уж когда-то потом случится, и другие люди в тех школах будут учить. Тут бы с руками совладать, чтоб в нужный момент прицел браунинга и пулемета куда попало дрожь не уводила.
* * *
Литейный проспект, конспиративная квартира Центра
Три дня до дня Х.
...- Не сомневайтесь, рука не дрогнет!
– кратко заверил Алексей Иванович.
– Вся надежда на вас!
– повторил представитель Центра.
– Наши дела не остаются незамеченными, с вас берут пример многие честные люди. Строго между нами могу намекнуть - уже формируются добровольческие офицерские отряды. Даст Бог, успеем, предотвратим катастрофу. К сожалению, мерзавцы в Смольном учуяли опасность. Только что совершено нападение на генерала Полковникова. По счастливому стечению обстоятельств сам генерал не пострадал. Нападающие хладнокровно расстреляли его охрану, но Георгия Павловича в экипаже не было. Спешат большевики, ошибаются.
–
– Алексей Иванович сочно выругался.
– Трусливое временное ничтожество, а не главнокомандующий округом[6]!
– И все же именно в его подчинении ударные батальоны, ему верят казаки, у него есть орудия. Ах, нам бы две-три батареи и решительных командиров! Будем надеяться, Полковников решится и твердо встанет на сторону спасителей Отечества. Но сейчас не об этом, дорогой наш Понедельник. Мы имеем сведения о мерах, предпринимаемых большевиками...
– представитель Центра, представляющийся кличкой "Гид", огляделся и понизил голос.
– Откровенно говоря, в подобное коварство ВРК трудно поверить...
Алексей Иванович старался не морщиться. К чему эта театральность, эта манера поминутно озираться? Центр пытается свершить невозможное - спасти гибнущую Россию, а его представители похожи на провинциальных актеришек. Конечно, это обманчивое впечатление - Гид чрезвычайно осведомлен и по-своему весьма неглуп. Но манеры... Естественно, люди с физическими изъянами склонны к экзальтации, но не да такой же степени. К чему переходить на шепот, если в комнате лишь трое - еще один представитель Центра, устроившийся за письменным столом, полностью сосредоточен на карте города, коротко чиркает карандашом, кстати, очень недурственным карандашом.
– Мы хотели просить вашу группу заняться этим делом, - продолжал Гид.
– Никого более надежного Центру не найти, а ошибиться в подобном вопросе - смерти подобно. Понимаю, задание не по вашему профилю, сугубо разведывательное.
– Давайте-ка к сути дела, - потребовал Алексей Иванович, доставая портсигар...
...- Быть такого не может! Даже эти варвары на такое не пойдут, - Понедельник не глядя, давил едва начатую папиросу в пепельнице, пепел пачкал ногти.
– Немыслимо! Чудовищно!
– Да, скифы - вы! Да, азиаты - вы, с раскосыми и жадными очами!
– внезапно и скорбно продекламировал Гид.
– Увы, нам придется поверить в самое страшное.
Несмотря на шок от чудовищной новости, к счастью, еще не подтвержденной, Алексей Иванович в изумлении уставился на собеседника[7]. Продекламированная строфа не звучала идеально - чего-то в ней не хватало. Но образ, отточенный, яркий, внезапный... Дикие скифы - именно! Да-да!
– Ваше?
– не удержался бывший литератор.
Гид глянул с усмешкой:
– Баловался в юности. Пока был способен нормально писать. Сейчас не до рифмоплетства.
– Весьма недурно, - осторожно похвалил Алексей Иванович - ему с трудом верилось что Гид, с его очевиднейшим косноязычием и не совсем чистой малороссийской речью, мог сочинить что-либо, кроме неуклюжего любовного сонетика. С другой стороны, "скифская" строфа ярка и чеканна, впечатывается в память намертво. Не украл же ее Гид в самом деле? Чернявый, обиженный судьбой, неуместно язвительный, но приличный же, честный человек.