Окутанная тьмой
Шрифт:
Только глаза широко раскрываются, когда между рёбер невыносимо-больно, чтобы просто сдержать глухой крик, скользит чужая рука, с остервенением разрывая кожу, внутренности, так легко и властно сжимая в ладони сердце. Локи ещё никогда не был так близок к смерти, даже в тот раз, и он не может объяснить те чувства, наполнившие его сейчас, в эту минуту, когда чужие холодные пальцы обжигают всё изнутри. Он не может точно сказать, что жалеет, что погибнет так, стоя перед погнившими на коленях, он жалеет, что некому исповедаться, рассказать всё и всем, что когда-либо он скрывал и недоговаривал. У него нет возможности ещё раз увидеть это маленькое, аккуратное личико Эми, необычайно взрослое и серьёзное во время их тренировок. Нет возможности ещё раз поговорить с Шарли и убедиться, что та больше не позволяет себе хранить в душе злобу и ненависть на Люси. Нет шанса переродиться или всё же суметь остаться здесь, чтобы и дальше присматривать за Люси, потом за её детьми, с упоением видя в них её черты лица, её манеры и характер. Локи не сделал ничего плохого — всё для любимых и нужных людей и демонов, плевать, Локи, не смотря ни на что, был просто счастлив, что однажды их пути пересеклись. Даже с Магдаленой, заведующей их судьбами, и пусть жизнь его возвратилась всего на ничто, он счастлив, потому что у него было всё, что можно и нельзя было желать.
— Убери от него руки, падаль! — далеко, слишком далеко от себя, слышит Локи и чувствует, что, обессилев, просто падает, откинувшись спиной на камни, расслабленно прикрывает глаза, видя перед собой пасмурное небо и тёмно-синие глаза, с невинными детскими слезами. Он почти не узнаёт её, находясь совершенно не здесь, только глаза — такие по-детски наивные и добрые — такие же, как и у Эми, и Локи тщетно ищет другие сходства, сам не зная, почему и для чего. Отдалённо он, на задворках сознания, слышит голос Люси, её пропитанные ядом угрозы и
Люси увереннее, почти держа себя в руках, хватает демона за грудки, а он даже не сопротивляется, находясь в некой прострации, и Хартфилия пользуется этим моментом, пытается воспользоваться, направляя свою руку на его грудь, целясь прямо между рёбер — идеально до миллиметров. Год тренировок принёс свои плоды, но Люси была бы счастлива стать мастером в любом другом деле, но только не в излечении, выдирании чужих сердец из груди. И в тот роковой момент, когда его чёрная, прогнившая кровь должна была остаться на ней — на лице, руках и в памяти, — его глаза, чёрные до этого момента, вспыхивают ярким огнём, и он просто оседает, выскальзывает из её дрогнувших рук, плавиться, буквально сгорая изнутри. Люси отходит назад, но даже то тёмное пятно, оставшееся на дорожке, испаряется, и остаются только обрывки его одежды. Хартфилия испуганно поднимает взгляд на Амэтерэзу, та только тяжело вздыхает, легко пожав плечами, — взяла и пожалела, не дала вновь оставить на себе кровавое клеймо, приняла это на себя.
— Не марай руки о такую дрянь. Будь выше этого, — на немой вопрос, застывший в глазах Люси, отвечает она, крепко сжав ладонь своей сестры. Магдалена же не унимается, не убирает руку с пробитой груди Локи, лечит его, самозабвенно, забывая обо всё на свете. Потому что видит и чувствует, что он не обманул её, стал первым и единственным другом, который назвал её ребёнком, который боролся за неё, не имея ни сил, ни шансов на победу. Сражался, чтобы показать цену дружбы, и теперь она с уверенностью могла сказать, что, да, — у неё есть друг, самый настоящий. Локи с трудом сдерживает слёзы, всё лучше убеждаясь, осознавая, какие люди, демоны, ангелы окружают его, ни разу не отвернувшиеся. — Смотри за своими духами лучше и внимательнее, ладно? И да, успокой Венди, она сегодня чересчур возбуждена. Спасибо, что помогла найти, Магдалену, я очень признательна тебе, Люси, правда. Но оставшиеся падшие это работа чистильщика, верно? Поэтому, ты прости, но нам пора, нас там ждут, — Амэтерэзу благодарно улыбнулась, подняв палец вверх, указывая на тёмное, слишком пасмурное для такого момента небо.
— Мы ещё увидимся, дяденька…
Комментарий к Жажда мести, часть 2: Судьба... Долго меня здесь не было, прошу прощения. Теперь все работы закончены, в процессе лишь эта, поэтому целиком и полностью отдаюсь ей. Спасибо за терпение, надеюсь, мой труд не напрасен.
ПБ открыта.
11 страниц.
====== Жажда мести, часть 3: Ты всё понимаешь... ======
Люси про себя медленно начинает считать до десяти, не в силах понять произошедшее правильно: то ли этот ангел поступил хорошо, не дав ей убить и замарать руки свежей кровью, то ли просто в душе посмеялся над её нерешительностью и добротой, которые вовсе не свойственны настоящим демонам. Люси не знает, как это понимать, растерянно глядя на тёмные обрывки одежды Пятнадцатого, — может, ей было бы легче, если бы именно она убила его, так же жестоко и мучительно, как и его сестру? Или же напротив, Амэтерэзу проявила к ней доброту и заботу таким жестом, этим действием показав, что главной целью каждого, будь то ангел, демон или человек, не должна быть кровавая месть? А возможно ангел просто воспользовалась последним шансом перед возвращением на небеса и восстановлением своего доброе имени, и лично для себя убила, чтобы вспомнить это неописуемое чувство возвышенности над грязным павшим? Люси не знает, что думать и что говорить, — она провожает непонимающим взглядом тёмно-алых глаз две фигуры, за спинами которых свободно расправлены широкие крылья, ярко горя на фоне темноты. У одной ослепительно-золотые, озарявшие синее, усыпанное частыми звёздами небо блеском; у второй тускло-серые, будто опаленные на концах, но с каждой минутой Люси казалось, что и они становятся ярче, белоснежнее, ведь падшая возвращается домой.
— Тебе сегодня сильно досталось, Локи, как ты? — Хартфилия отказалась от своих размышлений, которые с каждой минутой всё дальше и глубже уводили её в запутанные коридоры сознания, переключая всё своё внимание на духа, обессилено стоящего на коленях, жадно хватая пересохшими, потрескавшимися губами воздух. Локи только вздрагивает, но молчит, зная, что Люси и без слов чувствует его состояние, а если он ответит, хотя бы попытается отшутиться, то, непременно, получит, и если не обычные пламенные речи, как несколько лет назад, то взгляды, от которых душу выворачивает наизнанку. Локи знает и признаёт, что виноват, будто он сам за себя не в ответе, и вместо него каждый день и минуту за него волнуется Люси, что не есть хорошо, — чувство вины дряная штука, Локи понял это уже давно, так часто испытывая его на самом себе. Но, чтобы он не делал, каким бы сильным не становился и не пытался быть, выглядеть в её, Люси, глазах, это ничего не меняет. Хартфилия, становясь напротив него, просто протягивает руку или же обнимает, со всей любовью и заботой, но всё равно смотрит так же, как и до этого, — как на маленького беспомощного ребёнка. Локи не любит этот взгляд, скрипит зубами, только ощутив его на себе, и всегда старается отвернуться, избежать его, но это, если и выходит, то крайне редко. Локи не любит заставлять свою хозяйку волноваться, но, увы, ничего поделать не может, ведь ни он сам, ни Люси более меняться не собираются. Таковы их характеры — либо Локи пошёл в неё, либо Люси в него; оба до раздражимости упрямы, всегда идут до конца, порой напролом. Если приходится, то пользуются всем, что имеется в их арсеналах, не брезгуют ничем, хотя и задумываются надо ли им это, — идут и по головам, переступая через трупы, теперь такие частые на их жизненном пути. Локи не нравится эта их схожесть, он считает себя её защитником, но даже если он и повторяет это Люси, она всё равно заслонит его собой, если это будет необходимо, без колебаний и лишних мыслей. И из-за этого Локи порой хочется и радоваться, что вот она, его семья, тот важный человек в его жизни, и злиться, оттого, что она поступает так глупо. — Иди назад, домой и отдохни как следует. И не смей появляться ближайшую неделю, считай, что у тебя отпуск. Ясно? — Локи и рад бы был повиноваться своему характеру, вставить что-то, из-за чего Люси по обыкновению смерит его таким взглядом. Но вовремя осознал всю плачевность своего состояния и просто промолчал, впервые так просто и без криков согласившись с её словами. Какой же он дух-защитник, если толком на ногах не держится?
— Ладно, я всё понял, — коротко бросает он, мельком замечая, с каким облегчением выдыхает Хартфилия, и легко улыбается, ведь она, прекрасно зная его характер, полагала, что будет очередной спор, в конце которого она, устав, силой, одним прямым ударом в солнечное сплетение, заставит его исчезнуть и вернуться домой. Локи улыбается уголками губ, припоминая тот раз, когда она сделала так впервые; как ни странно, он только заливисто посмеялся, удивляясь изобретательности своей хозяйки. После Вирго ненадолго навестила Люси, убеждаясь, что у неё всё хорошо, и по её же просьбе весь вечер и последующую неделю всеми возможными и невозможными способами опекала брата, просто утомляя своей заботой. Локи не пользовался добротой названной сестры и ловко ускользал из её поля видения, преследуемый всеми духами по их миру, — Локи манила сила, и он не хотел расслабляться, даже на день, мгновенно отставая от Люси. С каждым боем, с каждым ударом, полученным ею или же противником, она становилась только
— Клянусь, Локи, иди отдыхай. Ты сильно устал, я вижу, — по-доброму, невольно возвращая и себя, и Локи в старые добрые времена, начинает Хартфилия, легко держа духа за руки, и он успокаивается; привычно поправляет поднятые с земли очки, замечая на стёклах мелкие трещины, думая, что нужно не забыть их заменить, и уже без страха, как и обещал, уходит, распадаясь в одно мгновение на сотки сверкающих золотых частиц. Люси обеспокоенно осматривается вокруг, но рядом никого не видно, а имя Венди, сказанное Амэтерэзу, не просто взволновало её, а заставило по-настоящему бояться, потому что Марвелл безумно зла — на себя и на этих демонов тоже. И Люси всё чаще и увереннее полагает, что не только из-за чувства вины Марвелл ведёт себя так безрассудно, здесь замешана обычная первая влюблённость, ослепившая неопытную в подобных делах малышку. Ведь что могло помешать ей, маленькой тринадцатилетней девчонке, до сих пор верящей в чудо, увидеть в пятнадцатилетнем парне-Жнеце долгожданно принца из детских сказок? Кин храбро спасал её, держал на руках, — так что помешало ей в тот момент просто взять и увидеть в кровавом демоне милого принца, который защитит её ото всех опасностей? Люси знает правильный ответ — ничего. В таком возрасте свойственно влюбляться, и пока Венди нужно просто перебороть это, не позволяя злобе и ненависти затмить свой разум, овладеть телом.
— Венди, прекрати немедленно! — холодно, со сталью в голосе мгновенно приказывает Хартфилия, стоя впереди волшебников, составленных ею в команду небесной волшебницы. Они почти испуганно отходят, не в силах понять, как и почему допустили происходящее, стыдливо отводя глаза, и только Драгнил со злобой ударяет покрасневшим кулаком по поставленному Марвелл барьеру, оградившем её от них крепкой стеной. — Венди Марвелл, ответь мне, пожалуйста: для чего я обучала тебя? — Люси зло поднимает глаза, и та неопределённая то ли ярость из-за совершённого девочкой, то ли сожаление, что она так и не успела предотвратить это, окрашивают их в кроваво-красный. Венди, покачиваясь из-за большого количества истраченных в пустую сил, неуверенно встаёт на ноги, совсем ничего не понимающим, рассеянным взглядом глядя на неё. По тонким рукам свободно стекает кровь, но не её, не Венди, — она чужая, чёрная и тягучая, противно пузырящаяся на коже, как настоящая гниль. Люси тошнит лишь от одного вида, и она не понимает, как Венди смогла преодолеть свой страх, ведь она всегда боялась этих глаз, пустых и безжизненных, а здесь совершила страшное. — Для этого я тебя учила?! Отвечай! — требует Хартфилия, и легко проводит ладонью по барьеру; тот от этого короткого прикосновения рушится, разлетается в стороны сотней мелких осколков, мгновенно рассеявшись по ветру пылью. Венди боязливо отшатывается, ведь впервые она видит злость в глазах Люси, адресованную именно ей; волшебница смотрит исподлобья, из-за растрепавшейся чёлки, и глаза её пусты, полны злобы и ненависти. И она сама, как успевает понять Люси, усмиряя свой пыл, себе не принадлежит, — в голове Марвелл бьётся лишь одна мысль «Отомстить!». — Я учила тебя защищаться! — Хартфилия уверенно приближается к почти сжавшейся в беспомощный комок под её напором, её взглядом и голосом девчонке. Венди дрожит всем телом, будто в одно мгновение осознав, что она сделала, из-за чего Люси повышает на неё голос, и из-за этого оседает на колени. — Я учила тебя защищаться от таких как он! Учила быть достойной, а не становится чудовищем, по поводу и без впадая в неконтролируемую ярость! — от этого «Чудовища», ещё и выделенного более жёстким, грубым тоном Венди передёргивает, и она, в неверии, пытаясь опровергнуть это обращение к себе, осматривает себя раздражённым взглядом, но ничего. Только её окровавленные, облепленные чёрной гадостью руки, и пальцы с вытянутыми на подобии острых костей ногтями, — и под ними маленькие осколки костей, рваные ошмётки кожи и мяса. Венди неожиданно для себя вспоминает, как рвала, как раздирала кожу этого монстра голыми руками, как запускала внутрь пальцы, с остервенением, безумием вырывая внутренности, как раздавила сердце, просто слишком крепко сжав его в ладони, как проткнула лёгкое, как ломала рёбра, наслаждаясь их хрустом. Действительно ли она чудовище, каким её только что назвала Люси, — Венди не знает правда ли это, но обнимает себя за плечи, не сдерживая слёз. И лишь Люси, присев напротив неё, знает, что никакое она не чудовище, — эти слёзы прямое тому доказательство, потому что это вода. А такие, как сама Хартфилия, не умеют плакать так, они плачут кровью, лишь самые достойные не утратили эту способность, но Люси не вошла в их число. — Не пойми меня неправильно, Венди, нет, никакое ты ни чудовище. Ты девочка, просто девочка, нелепо влюбившаяся в демона, и, чтобы вымолить перед ним прощение, тебе не нужно занимать его место, не нужно убивать без разбора. Кин не хотел бы видеть тебя такой, ты и сама знаешь — он не простит самого себя, если однажды ты повторишь эту ошибку. Будь собой и, если тебе это так важно, люби его, пускай уже и мёртвого, в чём причина? Ты же знаешь об этой стороне намного больше, чем кто-либо другой, так почему не допускаешь мысли, что когда-нибудь я смогу вернуть его домой живым, как и Отто? Ты ведь знаешь меня: я, если только захочу, смогу всё, и ни за что не сдамся, я буду идти до конца, стремится к этой цели, неважно, сколько недель, месяцев и лет уйдёт. Я практически бессмертна, стоит только пожелать, я умру, но перерожусь со всеми своими мыслями, воспоминаниями, целями и мечтами. Я, если придётся, буду жить вечно, но, поверь, однажды настанет тот день, когда и Кин, и Отто проснутся от вечного сна. А ты Венди, имея лишь одну жизнь, должна прожить её правильно и, быть может, тогда тебе, как и моей матери, позволят стать ангелом, а не обычной душой. Будь выше всего этого, и твои молитвы будут услышаны, — Люси бережно стирает с покрасневших, украшенных грязными пятнами крови щёк слёзы, и Венди устало, почти сонно смотрит на неё и, как ни странно, верит каждому слову, запоминая всё до каждой мелочи. Верит, что если будет ждать и верить всем сердцем, то её мечта, её заветное желание исполнится, — и всё благодаря ей, их тёмной фее с глазами цвета свежей крови.
— И куда ты опять собралась идти? — Люси замирает посреди пустынной дороги, нарытой плотным покрывалом темноты, нехотя оборачиваясь на до боли знакомый голос, окликнувший её здесь, уже за границей Магнолии. Люси ни капли не сомневается, различая этот силуэт среди ночи более отчётливо и ясно, чем другие, — следил, не выпуская из виду, она уверена, хотя сама затеяла это. Люси и сама не понимает, почему просто не испарилась, не растворилась во мраке, как в прошлые разы, — темнота это сущность Люси, её неотделимая часть, и она с радостью бы укрыла в своих объятиях любимое творение. Хартфилия ловит себя на мысли, что наверняка, отдалённо, сама хотела, чтобы кто-то знал, что она вновь уходит, чтобы не считали предательницей, беглянкой, чтобы просто отпустили и ждали, — если были готовы. Люси ещё не уверена в том, куда податься и ради чего; сейчас все её мысли заняты совершенно другим — зачем она пообещала это Венди, зачем дала надежду, если не знает с чего начинать и что вообще делать, дабы возвратить умерших. Но собственная пламенная речь отмечается на сердце кровавой печатью, и Люси сама едва верит в это, но почему-то цепляется за робкую надежду, — ей, как и сейчас Венди, нужен Кин. Она не понимает, почему так спокойна, ведь всего несколько часов назад ей хотелось рвать и метать этих ничтожных падших, окропляя дороги города чернотой. Что же изменилось? Люси теперь понимает, что совсем не глупо так же наивно, как и тринадцатилетняя девочка, верить в чудо, ведь для Хартфилии эти двое важны так же сильно, хотя одного она фактически не знает, но его душу, истерзанную и израненную долгими годами, читает как открытую книгу. Да и мысль о том, чтобы поднять свой ранг в пирамиде демонов тоже отголосками раздаётся в голове, хотя прежний запал давно улетучился. Люси просто привыкла убивать, и эти падшие, убитые её рукой или косой, тоже дают немного времени, и это хорошо; она с радостью приняла на себя роль чистильщика, и перспектива скитаться по свету вечность, набирая души, уже совсем не пугала. Люси желала жить, как и все, — иметь семью, свой собственный уютный дом, детей, мужа, и мешает себе она сама, оправдываясь, что у такого монстра всего этого быть просто не может. Люси хочет жить нормально, хотя уже не знает, просто не помнит, что значит понятие нормально; для неё это уничтожение неугодных, скитание по миру и желание стать другой, стать человечнее. Такова их природа — всех новорожденных и новообращённых, — но после это как-то забывается, хотя Люси не смеет отпускать свои чувства полностью, потому что есть ради кого. — Не объяснишь мне, что происходит теперь? — Нацу хмурится и, быстро преодолевая расстояния между ними, уверенно и крепко хватает Хартфилия за предплечье, притягивая к себе. Она и сама не против, вовсе не сопротивляется, покорно утыкается носом ему в шею, приобнимает обеими руками не желая отпускать и жадно, будто в первый и последний раз, вдыхает запах одеколона, смешанный с гадким привкусом гнили и дыма.