Окутанная тьмой
Шрифт:
– Прямо кошка с собакой, – буркнула Коннел под нос и подбросила дочь, перехватив ее поудобнее. – Идем, займем наши места, милая. Скоро уже начнется бой, идем, с экранов все прекрасно видно. И не опирайся больше на перила, мало ли.
– Но, мама, отсюда же лучше видно, чем с этих экранов, все, как на… – тут Аска замялась, просто забыв нужное слово. Забавно сморщившись, она задумалась. Биска вздохнула, улыбнувшись.
– Все, как на ладони, но там безопаснее, так что не спорь с матерью, – Коннел посерьезнела на последних словах, строго глянув на дочь, та только что-то пробормотала про равноправие в семье, но послушно прижалась, обняв маму за шею.
– Привет, ребята, давненько не виделись, – раздался тихий девичий голосок и все спорящие, что-то кричащие друг другу маги замерли как один, точно узнав его обладательницу. Шарли так же замерла, а по виску медленно скатилась капелька пота, сердце замерло, когда она обернулась и увидела ее – свою дорогую Венди. Весь мир рухнул, исчез, растворился, и была перед ее глазами только Марвелл, только маленькая, хрупкая девочка, наконец, вспомнившая о ней. Она не могла описать все то, что чувствовала теперь, будто часть ее вернулась назад и весь пазл, когда-то сделавший ее милой, доброй Шарли, собрался воедино. Чемоданчик с грохотов выскользнул из ее ослабших рук, стадион замер, когда на больших экранах засветилась картинка с живой, невредимой, улыбающейся Венди.
– Теперь все так, как и должно быть… – коротко бросила Хартфилия, выдавив из себя некое подобие прежней радостной улыбки.
Комментарий к На стадионе... Как и обещала одна из
В связи с прошедшим праздником 23 февраля, у меня появился вопрос. Среди моих читателей есть хотя бы один парень? Нет, ну правда. Это просто интерес. Если да, то с прошедшим тебя.
====== Предательство, часть 1: Ее выбор... ======
После того как все поголовно увидели живую, веселую, улыбающуюся Марвелл, на стадионе наступила долго тянущаяся минута полной тишины, потом еще одна и еще, медленно перетекая в пятиминутное молчание. Зрители затихли, не в силах произнесли хотя бы одно слово, вокруг стало так тихо, как бывает только ночью на кладбище, где только мертвые, где даже муха мимо не пролетит, разрушая гробовую тишину. Затих так же и балкон, где дружно замолчали трое ведущих, зависнув напротив своих микрофонов. Чапати чуть подался вперед, нелепо приоткрыл рот, издавая какие-то странные мычащие звуки, размахивая руками в разные стороны, будто и вправду хотел что-то сказать, но не мог. Видимо, это и есть пресловутое выражение «потерять дар речи». На больших экранах, парящих напротив рядов зрителей, неизменно сияла картинка улыбающейся Венди. И улыбалась она так радостно, глупо и виновато одновременно, ведь только сейчас, когда она уже стояла перед всей гильдией, когда она привлекла внимание всего стадиона, в ее голову забралась мысль о том, как она собирается объяснять свое столь долгое отсутствие. Она ведь не сможет ответить даже на такой простой вопрос «Где ты была?», ведь и вправду не сможет. Вот где она была? Чем питалась? На что жила? Что вообще делала эти полтора года? Ответить на все это она не сможет сейчас и пока Марвелл надеется, что эта тишина продлится как можно дольше, чтобы она могла хотя бы что-то придумать, не смотря на то, что в голову пока ничего так и не приходило. Говорить что-то о Люси она и не хочет, и даже не собирается, ведь это будет полноценное предательство с ее стороны, а его, как известно, очень трудно пережить, а тем более простить. Особенно, когда так поступает близкий человек, которого ты, казалось, так хорошо знаешь и уверен в нем на все сто процентов. Венди так никогда не поступит, она в этом была совершенно уверена.
Шарли было полностью наплевать на все то, что творилась вокруг нее, на всех волшебников, на весь этот огромный стадион, на короля, его дочь, на чемоданчик с дорогостоящими лекарствами, даже на беременную Леви, которой от таких вот потрясений может стать плохо. Ей было плевать – перед ее ожившими, вернувшими свой огонек радости, глазами, которые в ту же минуту накрыла пелена слез, были расплывчатые очертания ее лучшей подруги, которую она так верно, так преданно ждала столько дней. За Венди она бесшумно рыдала ночью, за нее молилась богу, чтобы только он помог ей, если она все же жива. Указал Марвелл дорогу назад, туда, где ее ждут, туда, где ее любят, туда, где она так нужна. И вот сейчас Венди стоит перед ней, наконец, наступил этот момент, которого Шарли так ждала и сейчас ее сердце бьется в разы сильнее, она чувствует вновь зародившееся в ее душе чувство счастья. Девушка тяжело вздыхает, пытаясь придти в себя, сжимает и разжимает дрожащие от волнения руки, будто убеждаясь, что тело ее, что оно слушается, и она может преодолеть эти пять шагов, разделяющих ее и Венди. Слезы не прекращаются, они уже свободно стекают по бледным щекам, так и не вернувшим свой живой румянец. Шарли сквозь слезы уже почти ничего не видит, но вот только ее сердце подсказывает своими четкими ударами, что все происходящее не сон, что все происходит наяву, что Венди сейчас прямо перед ней. Девушке нужно сделать всего один шаг навстречу, ведь свой Венди уже сделала, когда переборола себя и пришла сюда, теперь настала очередь Шарли. Ей нужно показать Марвелл, что ее здесь действительно ждали, что все, что она сделала, испытывая такой же страх и волнение, были не напрасно, здесь Венди ждали каждый день. Тело начинает послушно выполнять все движения, хотя раньше казалось, что оно будто парализовано, Шарли делает один неуклюжий шаг вперед, затем еще один и еще, пока не оказывается прямо напротив Венди. Девушка смотрит в родные карие глаза и замирает – это будто была не ее Венди, не та, которую она знала. Глаза холодные, а взгляд взрослый, чужой, не такой наивный и светлый, каким был раньше. Но Шарли вдруг становиться глубоко плевать, главное, что Марвелл – ее лучшая подруга – вернулась, а остальное уже как-то неважно. Слезы медленно уходят, и Шарли все лучше начинает понимать очертания лица Венди, ее фигуры. Это уже не та маленькая, низенькая, хрупкая девочка. Марвелл заметно подросла, стала старше, вытянулась, фигура приобрела больше женственности и одевается она уже не в свои цветные, короткие платьица. Теперь на ней удобная одежда, которую ранее она никогда не покупала – джинсы, сапоги, куртка с капюшоном – даже ее одежда, казалось, взрослила ее, прибавляла несколько лет. Волосы, доходящие до низа спины, были подвязаны темной лентой в один высокий хвост, по бокам две пряди, а на глаза спадает челка, и теперь этот хвост не придает ей тот детский, невинный вид, как раньше. Марвелл подросла и это точно.
– Венди, – губы Шарли предательски дрожат, выдавая ее волнение, точно так же, как и ее голос, вовсе охрипший, ничем не похожий на настоящий голос девушки, вот только в глазах Марвелл кроме маленькой доли счастья и радости нет ничего, даже слез. Она не плачет, не улыбается, ничего не говорит и от этого уже становится обидно, неужели она не чувствует того же, что и Шарли? Неужели она не чувствует безграничную радость, тепло и спокойствие в душе и сердце, неужели она не ощущает ничего этого каждой клеточкой своего тела? Только тонкие побелевшие руки Марвелл чуть вздрагивают, показывая, что что-то, но она чувствует, из-за чего-то волнуется, а так же и боится чего-то, что находится глубоко в ее душе, однако Венди тут же сжимает руки в кулаки, до еще более побелевших костяшек, чем они были минуту назад. – Венди, – так же хрипло вновь проговаривает Шарли имя девочки, будто сдерживая себя, ведь будь она немного эмоциональней, то тут же набросилась на нее, стала бы душить в объятьях, но она так не сделает, пока сама Венди не позволит. Венди так же держит все чувства в себе, лишь чуточку приподняв уголки губ в неком подобии улыбки, что Шарли тут же принимает за добрый знак. Все-таки Марвелл скучала, безумно и сейчас она волнуется, радуется, только непонятно зачем сдерживает себя. Девушка считала, что если чувствуешь что-то, то ненужно это скрывать, однако Венди считала немного иначе. Она больше не дрожит, не боится, не пытается придумать какое-то оправдание, потому что знает, что после этого вновь уйдет и исчезнет. И на сей раз их пути больше никогда не пересекутся, это их последняя встреча, так наивно полагала Венди. Она не будет плакать при друзьях. В ее глазах есть доля радости, но она постоянно перекрывается застывшей болью и печалью, ведь Венди понимает, что больше они никогда не увидятся. В Шарли вдруг что-то щелкнуло и ей стало совершенно наплевать, плачет Марвелл или же нет, смеется ли как раньше, улыбается так мило и невинно, главное, что она вообще здесь, перед ней и это не больное воображение девушки, это чистая правда. Преодолев последнее расстояние, разлучавшее их, Шарли просто крепко обнимает Венди, утыкается ей в плечо, уже не сдерживает слезы, которые вновь застлали глаза пеленой, целует искусанными губами в щеку, постоянно приговаривая что-то ласковое, родное, что-то, что должно вызвать в девочке хоть какие-то теплые чувства. Венди глубоко вздыхает и так же обнимает ее в ответ, цепляясь дрожащими пальцами за куртку Шарли, чтобы только никто не увидел, как трясутся от страха, от волнения ее руки. Вроде как раньше они были лучшими подругами, и Венди так спешила сюда, постоянно чувствуя сердцем, что ее что-то зовет домой, но сейчас, к глубокому сожалению, это оказалась не Шарли. Перед ними вдруг, будто явившись из ниоткуда, появилась огромная пропасть, которую ни ей, ни Шарли никогда не
– Гип-гип ура в честь возвращения двух волшебниц Фейри Теил! – наконец, разнесся радостный, веселый, но немного хриплый голос ведущего после столь долгого молчания. Стадион разом, будто по взмаху волшебной палочки, отошел от шока, ответив радостным криком. Венди отпустила Шарли, сделав шаг назад, прикрыв собою более напуганную Эми, которая не могла преодолеть себя и лишь иногда выглядывала из-за плеча подруги. Изображение на экранах, где до этого светилась Венди, сменилось, уступая место глупой картинке с салютом на фоне черного, звездного неба. С криками ведущих раздавались и вопли зрителей, вот только радости на балконе Фейри Теил будто и не было.
– Венди, – Марвелл заметно вздрогнула, услышав сбоку такой знакомый когда-то, но теперь такой холодный и бесчувственный, безразличный ко всему голос. Боясь, она подняла глаза, стряхнула в сторону челку и посмотрела на Нацу, в ту же секунду встретившись взглядом с серо-зелеными глазами. Нацу стал напротив нее, в шагах десяти, и смотрел, казалось, не в ее испуганные глаза, а заглядывал прямо в душу, будто пытаясь понять, что там происходит, в этом маленьком теле, что так гложет и беспокоит ее сердце, что так терзает ее душу. Он как будто понял, только-только взглянув на нее, что Марвелл скрывает что-то и это что-то важное не только для нее, но и для всех, кто сейчас здесь. Сейчас он внимательно прислушивался к ее учащенному под таким взглядом сердцебиению, запоминая частоту, каждый удар. И оно с каждой секундой только усиливалось, будто она действительно боялась его, хотя в какой-то степени это было правдой. – Люси, она ведь была с вами, ведь так? Это с ней вы путешествовали столько времени и, я полагаю, с ней же вы и вернулись, так? Не вздумай мне врать, я слышу, как бьется твое сердце, сейчас ты боишься меня, твое сердце так быстро ударяется, что, кажется, вот-вот и выпрыгнет наружу, а что будет, когда ты начнешь лгать? Я все услышу и пойму, так что не вздумай мне лапшу на уши вешать, отвечай на мой вопрос, – Марвелл вновь вздрогнула от резкости и грубости человека, которым она когда-то так наивно восхищалась, даже и не думая, что он может быть таким грубым. Она дорожила им, каждой проведенной минутой, подражала ему, пыталась быть точно такой же сильной, но даже после всех этих грубых слов, она не разочаровалась в нем даже и не понимала почему. Было в нем, где-то глубоко в его душе, что-то, что не давалось ненавидеть его. По телу девочки быстро прошла мелкая дрожь, что так же не скрылось от Нацу, он в очередной раз убедился, что она действительно боится его, такого, каким он выставлял себя сейчас. Взгляд серо-зеленых глаз был прикован к ней, к ее испуганному, взволнованному на мгновение лицу – он следил за ее каждым движением. Даже ее лишний вздох, казалось, говорил ему о многом, будто он мог выдать действительно что-то важное, сокрытое от других. Вот только неожиданно для Драгнила сердце девочки начало успокаиваться, вновь возвращаясь к нормальному спокойному ритму, а весь страх, который буквально секунду назад охватил Марвелл с головой, стих и просто напросто растворился, будто его и не было. В эту минуту, когда он смотрит на нее так пронзительно, Венди невольно вспомнила взгляд Люси, такой же невыносимый, такой же пугающий. Она всегда могла, только заглянув в глаза человека, рассказать о многом, жаль, что это не действовало с таким же успехом на демонов, пригодилось бы. Так же Марвелл вспомнила и слова относительно лжи.
«Ложь, Венди, это, конечно же, плохо, но только в том случае, если слишком полагаться на нее. В любой момент, если знать, как ее использовать, она может спасти тебя и твою жизнь. Только не переусердствуй, слишком много лжи тоже плохо. Она будет гнить в твоей душе, пожирать и саму тебя, пока не превратит тебя же в живую куклу, без чувств и принципов. Тогда тебя уже будет не спасти…»
Марвелл глубоко вздохнула, спрятав глаза за челкой. Она сжимала и разжимала кулаки, успокаивая себя, успокаивая сердце, которое под этим взглядом билось так быстро, что казалось еще немного и пробьет все кости. Спокойствие вернулось слишком быстро, что безумно удивило и даже в какой-то степени разозлило Драгнила. Ее руки уже не трясутся, губы не дрожат – Венди чувствовала себя сейчас так же, как и рыба в воде. Девочка вела себя так, будто между ней и Нацу выстроилась высокая, непробиваемая стена, сквозь которую ее, не достанет ни Драгнил, ни его прожигающий насквозь взгляд. Единственный кто мог сдать Венди, эта была Эми, которая стояла позади и тряслась, испуганно выглядывая из-за ее плеча и тут же прячась. В аловолосой волшебнице не было того спокойствия и терпения, которое было в Марвелл сейчас. Всему этому небесная волшебница научилась у Люси, ведь такому безразличию, каким порой обладала Хартфилия, можно было только позавидовать. Глянув через плечо на сжавшуюся в маленький, трясущийся комочек Эми, Венди вздохнула и крепко взяла ее за руку, не понимая, кто же из них храбрее. Там, на балу, Эми ведь так храбро выступила вперед и заставила чувствовать себя неуютно саму Эльзу, а тут, от этого пронзительного взгляда защищать ее приходится Венди. Крепко держа ее руку, Марвелл обернулась, дерзко посмотрев в глаза Нацу, с неким вызовом, отчего тот опешил. Он сжал губы в тонкую линию и начал оглядываться по сторонам, будто успокаивая самого себя, чтобы не сорваться, хотя его сердце, как смогла услышать Венди, билось спокойно и ровно. Видимо он просто нервничал из-за того, что боялся не добиться от нее ответа на свой вопрос. – Венди, вы были с Люси? Отвечай сейчас же! – первый вопрос прозвучал вполне нормально и спокойно, Драгнил специально отчеканил каждое слово, показывая, что все это ему надоело, а вот на последней фразе он сорвался. Если бы рядом стояла стена или стол, то там уже давно красовалась бы огромная вмятина от его кулака, если бы это что-то еще устояло.
– Нет, – серьезно, спокойно, с долей безразличия, почти по-взрослому, уверенно ответила Венди, смотря ему прямо в глаза. Драгнил удивленно изогнул бровь, ведь он явно не ожидал такого поворота событий, он вообще не ожидал услышать нет. Нацу наивно полагал, что стоит немного надавить на Венди, немного припугнуть, и она испугается и выдаст все то, что ей известно, вот только в чем он просчитался? Марвелл уже подросла, ее характер так же окреп, появился некий стрежень и теперь ее не так просто сломать, вывести из себя, как кажется на первый взгляд, особенно в таких ситуациях. Ее ведь учила этому Люси, а свою любимую учительницу девочка ни за что не подведет.
– Повторюсь еще один раз, ты была с Люси? – голос Драгнила почти дрожит от злости, но он продолжает держать себя в руках – перед ним ведь не враг, перед ним маленькая девочка, волшебница из его гильдии и весь его гнев объясняется лишь тем, что он боится, что она все же ничего не скажет. Марвелл прекрасно знает, что он не ударит, просто не посмеет, кто-кто, но только не он. Нацу слишком слаб для такого, чтобы поднять руку на девочку, пускай и волшебницу, он так не поступит никогда. Шарли вздрогнула, застыв на месте, не понимая, что сейчас здесь, черт возьми, происходит. Почему Нацу так грубо разговаривает с Венди, почему ведет себя с ней так, будто она враг? Почему все так спокойно стоят и слушают, не удивляясь о Люси, которая умерла? Нет, по их рассказам она жива? То есть все в гильдии знали об этом, знали, что Люси жива и здорова, но сообщить об этом ей никто не посчитал нужным? То есть она кричала про мертвую Хартфилию, потом корила себя за это, жалела обо всем сказанном и выходит что зря? Ее выставили полной дурой, теперь еще оказывается, что все это время ее Венди была рядом с Люси. Выходит, что не зря все это время Шарли проклинала ее, считала последней мразью, которая отняла у нее все? Выходит, что не зря.