Олегархат им. тов. Сталина

Номен Квинтус

— Светлана Владимировна, — с совершенно серьезной физиономией, но явно смеющимися глазами, ответил он на мое сообщение, — надеюсь, вы согласитесь со мной, что опыт лучше всего передавать на живом примере. Вы можете в качестве такого наглядного примера взять на себя управление одним небольшим проектом? Я думаю, люди гораздо лучше поймут ваши методики управления, глядя, как вы сами управляете небольшим коллективом.

Я с товарищем Кимом согласилась и ответила (очевидно, сдуру):

— Вы совершенно правы. Давайте посмотрим этот ваш небольшой проект…

Глава 10

Ирсен предложил мне поуправлять не каким-то конкретным проектом, а взять «на выбор» любой из сотен,

которые уже велись, и результаты от которых навевали лишь уныние. Поуправлять, чтобы показать (или не показать), что «современное управление» способно вытащить даже самый безнадежный проект. Почти все они были связаны и выращиванием хоть какой-то еды — просто потому, что продовольствие было, по сути, единственной серьезной проблемой в стране. А вот выращивать ее было просто негде.

В свое время я много про Северную Корею читала, и немного успела посмотреть на нее своими глазами — и меня, откровенно говоря, больше всего удивляло то, что даже, казалось бы, «лояльные» к Кимам журналюги в основном писали откровенную чушь. Например, очень часто писалось, что двадцать процентов площади страны составляют сельхозугодья и что там только пашни два с лишним миллиона гектаров. А на самом деле в нынешнем году корейцы распахали всю землю, для этого пригодную, и под поля было занято чуть меньше двухсот тысяч гектаров. То есть один гектар должен был как-то прокормить пятьдесят человек, а на этих гектарах, пополам засеянных рисом и кукурузой, урожаи были в районе сорока центнеров с гектара. Вроде бы не самые маленькие, но на кормимого с этого гектара человека приходилось меньше центнера риса в год…

Рис выращивался в равнинной (довольно небольшой) части Северной Кореи, в горных районах основной культурой была кукуруза. И мне стало понятно, почему Ирсен так воодушевился идеей превратить морские отмели в поля, ведь это могло (правда, пока только в теории) увеличить площадь рисовых полей впятеро — а это лишь одного риса могло давать по четыре центнера на человека в год. Но и рисовые поля тут были весьма убогие: урожаи у соседей были процентов на двадцать выше просто потому, что земля у этих соседей была не настолько паршивая. Но, как говорил кто-то из известных, география — это приговор, и земля в Северной Корее была такой, какой была. И шансов по мановению волшебной палочки превратить ее в плодородные черноземы не было. Потому что еще и климат там был специфический.

Я об этом очень давно узнала, поэтому не удивлялась тому, что при величине осадков в горах от тысячи миллиметров в год и выше сельское хозяйство в этих горах постоянно страдало от засух. Ага, в Подмосковье в год иной раз меньше полуметра осадков выпадает — и засухи нет, а тут от метра до полутора — и засухи, когда на полях почти полностью гибнет урожай, случаются два года из трех. Звучит странно, но это на самом деле так, и связано со спецификой горных почв. Они каменистые, воду почти не держат, органики, которая воду может хоть немного впитать и задержать, в ней мало — а органики мало потому, что тут растения плохо растут из-за нехватки воды, а минеральных веществ растениям тоже не хватает. И минеральные удобрения не помогут: при такой постоянной «промывке» земли их все равно быстро смоет, да и нет этих удобрений: в нынешнем году в среднем на каждый из двухсот тысяч гектаров удобрений высыпали по семь килограммов. Всех удобрений…

Понятно, что в таких условиях хоть обруководись, даже используя самые передовые учения (и речь не про марксизм), но все же кое-что сделать можно. Вопрос только в том, насколько быстро можно сделать то, что нужно — но я подумала, что корейский менталитет, хотя бы та его часть, которую я поняла за две недели, может мне в плане «демонстрации» помочь. Не особо сильно, но все же.

А обратила я внимание на две местных

особенности: во-первых, у корейцев к детям было какое-то отношение, близкое к их обожествлению. То есть для детей они делали все, что могли (хотя, откровенно говоря, могли пока довольно немного), и часто взрослые буквально умирали с голоду, но дети все равно были относительно сытыми. То есть если с голоду и умирали, то только после родителей и вообще всех прочих взрослых в деревне. А вторая специфика корейского менталитета заключалась в том, что у них «начальник всегда был прав». И не то, чтобы они считали начальников в принципе безгрешными, но даже если начальник распоряжался заниматься какой-то очевидной фигней, никто ему не перечил и все шли заниматься фигней. Всегда, за исключением тех случаев, если такая фигня могла нанести ущерб детям.

Еще была заметна и одна особенность характеров подавляющего большинства северных корейцев (а у южных, с которыми приходилось общаться в «прошлой жизни», я такого не замечала): они искренне гордились достижениями своей страны, причем даже в тех случаях, когда сами они к этим достижениям вообще отношения не имели. Вот только «поддерживать» уровень этих достижений почему-то никто не старался: достигла страна чего-то — и отлично, значит достигла и больше там делать нечего — и поэтому даже очень полезные для страны заводы и фабрики как-то быстро деградировали. Правда, потом, при очередном «достижении» их снова приводили в порядок — но далеко не всегда. И единственными местами, где такого не наблюдалась (это я не сейчас узнала, а «гораздо позже»), была военная промышленность. То есть заводы и фабрики, на которых работали солдаты и офицеры — но тут снова решающую роль получала «особенность номер два».

И при всем при этом шансов в обозримое время обеспечить страну хотя бы грамотными начальниками на всех уровнях не было совсем. Во время и после войны специалисты в Северной Корее почти пропали: кто-то убежал на Юг, кого-то (гораздо больше) просто убили. А ведь их и до войны почти не было, при японцах начальниками только японцы назначались. Так что с кадрами у Ирсена был полный провал: до прошлого года даже из СССР возвращались с учебы «специалисты», которых туда отправляли в институты с бэкграундом начальной школы. И лишь в прошлом году в Корею из СССР вернулись первые инженеры и врачи, которые получили и нормальное школьное образование, и в институтах обучившиеся уже по-настоящему. Пятьдесят человек — но ни один из них управленцем не был…

Зато было несколько человек (трое, по-моему), прошедших полный курс в МЭИ, и я, согласившись «поуправлять проектом», одного из них «изъяла» в свою пользу. В конце-то концов, из инженера управленца сделать можно — а мне для начала работы именно инженер и требовался, причем как раз «энергетик». Правда, у парня был один существенный недостаток, и заключался он именно в том, что он был один — но с товарищем Кимом я сразу договорилась о том, что бесплатных пряников не бывает, и пригласила ему в помощь троих уже советских специалистов. Ну как пригласила: отправила приказ в Комитет на предмет откомандирования ко мне людей с требуемыми специальностями — а так как меня никто с должности не уволил, то приказ был немедленно исполнен.

Вот вернусь в Москву, и там кому-то очень больно настучу по тыкве: через день после моего приказа в Пхеньяне оказалась молодая семья из выпускников Энергетического в сопровождении одного преподавателя института, старичка предпенсионного возраста. Впрочем, по поводу возраста и пола в приказе ничего не было, а старичок, которого звали Германом Анатольевичем, сказал, что в Москве у народа спросили, кто желает в загранкомандировку съездить — и он сам вызвался. Чтобы, уточнил, «молодость вспомнить»: в войну (с Японией, в сорок пятом) он как раз в этих краях воевал…