Олегархат им. тов. Сталина

Номен Квинтус

— А сразу…

— Эти реакторы мы сможем уже через два года поставить, а пятисотники хорошо если лет через шесть-семь.

— Я хотела сказать, а сразу на тысячу мегаватт…

— А по этому поводу было специальное постановление Политбюро: станции мощнее пятисот мегаватт за границей не размещать.

— Почему?

— Светлана Владимировна, вы же член ЦК, не я. Так что с такими вопросами обращайтесь к товарищу Пономаренко… но я лично думаю, что это потому, что в ближайшие лет десять такие станции мы у себя только строить будем. Вы же постоянно говорите, что электричества лишнего не бывает…

Слова про лишнее электричество видимо не одна я говорила. В одной

Японии одновременно строилось минимум четыре АЭС (в том числе и памятная мне Фукусима-Даичи) и две уже работали (правда, совсем небольших), во Франции тоже штук пять уже строились, а в США только гигаваттного класса то ли три, то ли четыре станции начали строиться. И меня эти стройки (именно импортные) несколько успокоили в плане опасений за их качество: почти все станции мощностью до пятисот мегаватт были построены или по планам должны быть построены в течение примерно трех лет, так что товарищ Первухин с его «первой заповедью» о том, что всего важнее безопасность АЭС, установивший нормативный срок постройки станций с реакторами ВВЭР-500 в четыре с половиной года был даже перестраховщиком (но в самом хорошем смысле этого слова). Но я это восприняла лишь как то, что за атомное электричество мне больше можно было не волноваться, а вот за «электричеством вообще» я все же наблюдала очень внимательно.

Потому что это было и интересно, и полезно. Мне очень понравилось то, как Ирсен воспринял мои слова о том, что «малая энергетика может дать много энергии», и в деревнях кроме мини-ГЭС начали массово строиться и тепловые мини-станции. В основном пеллетные, вот только избыток кукурузного топлива (довольно паршивого самого по себе) подстегнул творческую мысль корейских энергетиков — и результат получился именно интересным: корейцы начали перемалывать в мелкую пыль пустую породу с антрацитовых шахт и с помощью флотации с тонны пустой породы стали получать по одному, а то и до полутора центнеров «дополнительного топлива». Но использовать эту пыль они стали не в топках на угольной пыли, а добавлять ее в пеллеты из отходов кукурузы — и результат получился очень полезным. С точки зрения чистой энергетики полезным, хотя, откровенно говоря, вокруг сельских электростанций периодически попахивать стало весьма специфически. Однако корейский антрацит редко содержал много серы, так что «серые пеллеты» крестьянам очень нравились.

А еще им нравилось то, что «жить стало проще»: все же в Корее действительно добывалось очень много цинка, поэтому и трубы оцинкованные были довольно дешевыми. Настолько дешевыми, что было выгодно даже в деревнях делать системы водяного отопления, а при наличии в селе пеллетной электростанции такую систему можно было сделать и централизованной. Теоретически можно — но учитывая, что «показательные» деревни стали проектировать советские инженеры, привыкшие строить дома в городах, теория стала быстро превращаться в практику.

Но все же в основном тепло с таких электростанций шло в теплицы, а теплицы в Корее уже начали возводиться на основе «перспективных технологий». Так как капиталисты наложили на страну множество санкций, товарищ Ким решил, что в этом случае ему заботиться о патентной чистоте собственной продукции вообще не нужно — и сразу два химических завода приступили к производству поликарбоната. А я естественно, услышав это слово, предложила из него сразу изготавливать тот, который в моей прежней жизни именовался «сотовым» (хотя в нем и намека ни на какие соты не было). Технология изготовления таких листов все же не особо и сложная, в ГДР требуемые для производства экструдеры вообще за пару месяцев сделали, так что сейчас выпуск «тепличного материала» ограничивался лишь мощностями химзавода, так что за лето лишь десяток не особенно больших теплиц из поликарбоната построили. Но это было явлением временным,

все же у товарища Кима химическая промышленность была организована неплохо (особенно по части производства всякого взрывающегося и вообще вредного для человеческих организмов), так что я надеялась, что довольно скоро избытки поликарбоната и в СССР потекут широким потоком. И единственное, о чем я тут жалела, так это о том, что было совершенно невозможно предсказать, когда такое случится.

Впрочем, предсказывать — это вообще дело сомнительное. Лена, вон, предсказывала, что я смогу «безопасно» вернуться в Москву к ноябрьским, а после праздников она сама в Пхеньян приехала и сообщила, что «пока мне стоит еще погостить у товарища Кима». И, оказывается, мне еще сильно повезло, что решение о моем возвращении мне «вовремя» не выслали: когда в КГБ решили, что они дело полностью раскрутили, Света Шиховцева получила пулю, и ей очень еще повезло, что она в этот момент оказалась в бронежилете.

Эта Света, мало что была моей тезкой, еще и похожа на меня была довольно сильно. Разве что волосы к нее были светлые и глаза голубые, но волосы и покрасить несложно, а контактные линзы уже придумали. Так что она через пару дней после нашего отъезда в Пхеньян «вернулась из командировки» и стала изображать в Москве меня. А так как она все же была заметно более… стройной (все же было ей двадцать с небольшим), она как раз бронник под костюмы и надевала. То есть бронник она носила потому, что ожидала нападения — и внезапно оказалось, что носила она его совершенно не напрасно. До «расстрела» на нее в роли живца КГБ четверых поймать успел, но после месяца полного затишья руководство решило, что опасность миновала — однако товарищи ошиблись. Однако профессионализм у них никуда не делся: стрелка сразу же взяли, раскрутили и Лена была убеждена, что «уж до Нового года точно всех возьмем». То есть это она мне «официально» так сказала, а в качестве «личного мнения» добавила:

— Сейчас все зависит в основном от спецгруппы Павла Анатольевича: все же заказчики, по нашим сведениям, сидят за границей. И мы точно знаем, кто это, но вот подобраться к ним… То есть Пантелеймон Кондратьевич даже настаивал, чтобы зачистка прошла, как он выразился, «грубо и зримо», однако подставлять своих специалистов товарищ Судоплатов крайне не желает.

— Так если она за границей, то может и тьфу на них?

— Даже не думай! Тебя одну мы бы в принципе и прикрыли бы, но твоего мужа и особенно детей… Нет, сиди здесь.

— А я вот думаю, если бы… слушай, а более подробную информацию по фигурантам мне предоставить можешь? Если их просто по миру пустить… я ведь такое проделать смогу.

— Сиди и не дергайся! Эти из некоторых госкормушек кормятся, им твои финансовые аферы вообще пофиг.

— Значит, нужно обанкротить некоторые государства, делов-то!

— Мне нравится твой оптимизм, но я прилетела другое обсудить. О том, что ты резвишься тут, в Пхеньяне, информация уже начала расползаться, и я лично думаю, что выстрел в Шиховцеву был в значительной степени все же демонстрацией, а не настоящим покушением. И мы сейчас уже просчитываем шансы на то, что и здесь враги постараются тебя… как-то достать. Так что нужно подумать — и тебе нужно подумать о каких-то иных вариантах.

— Да чего тут думать: они провели демонстрацию — и мы проведем демонстрацию. Я проведу, причем такую, что там, в далеком зарубежье тех, что мне что-то демонстрировать захочет, местные же и закопают от греха подальше.

— Поясни…

— Любое государство в чем-то представляет собой корпорацию. А любую корпорацию можно — если хорошо постараться — просто разорить. Большую корпорацию разорить, конечно, труднее, чем мелкую, но я считаю, что наша, советская корпорация в такой борьбе имеет серьезные преимущества. И не только финансовые…