Олли Таймон
Шрифт:
– Знаю, уважаемый, я сам эти правила писал! – возмутился судья. – Говорю тебе, подожди снаружи темницы. Ничего не случится.
– Господин судья, без приказа…
– Ну что ты станешь делать! Похвальная бдительность. Такое соблюдение устава обязательно должно поощряться, – в голосе судьи послышалась многозначительность, которой сообразительный Варек не мог не заметить. Он помялся и сказал:
– Ну, коль так… Фонарь вам оставлю.
– Давайте же приступим к установлению личности, – сказал судья, когда тюремщик удалился. – Леди Амелия, узнаете ли вы среди этих двух… хм, людей своего подопечного?
Девочка
– Да, – сказала девочка наконец. – Это Олли Таймон. Мой подопечный.
Голос ее звучал решительно и твердо.
– Который? – уточнил судья.
Девушка сжала губы и уверенно кивнула, глядя на Олли Таймона:
– Вот этот. Вам его лицо может показаться странным. Мой подопечный.
Лицо Вейдока вытянулось от удивления.
– Значит, ошибки быть не может, – вздохнул судья. – Отлично… Господин Таймон, – обратился он к Таймону. – Позвольте зачитать вам один интересный документ.
Он вынул свиток.
– О-о, – протянул Таймон. – Это займет уйму времени.
Судья сделал вид, что не слышит. Вейдок только покачал головой. Он отошел от решетки, уселся на солому и сделал вид, что происходящее его больше не касается.
– Записка написана мальчишкой-писарем, – продолжал он. – Видимо, запись была сделана для тюремщика. Он старался не забыть, вот и раскошелился на памятку. Писалось скверным пером на обеденном столе. Жирное пятно. Кляксы. Очень интересно, послушайте:
«Уродец назвался Олем Топтуном. Сознался в следующих преступлениях:
4 грабежа крестьянских подвод,
5 нападений на путников,
ни разу не уплатил ни податей, ни дорожных пошлин, а
2 раза даже ограбил сборщика податей.
В дальнейшем совершил:
28 убийств с целью грабежа, и священника Клода убил тоже он,
42 карманные кражи, включая драгоценности ювелира Сафио, и 10 раз подверг честных горожанок Мареаполя разврату…»
Несчастная девочка, которой пришлось все это слушать, поспешно подняла ладонь ко рту. Вейдок сказал бы, что у нее случился неожиданный приступ тошноты. А судья, закончив, свернул свиток и убрал его в рукав.
– Замечательная бумага, – проговорил Таймон. – Как минимум, бедолаге Топтуну светит пристрастный допрос.
– И на этот раз ты прав, – сказал судья сурово. – Топтун или Таймон, а досталось бы тебе крепко. Выходка твоя светит на колесование, сдирание кожи и медленную смерть, когда приговоренного варят живьем в масле!
– Бывало и хуже, – пробормотал Таймон задумчиво.
И тут судья вышел таки из себя.
– Послушай, уважаемый! – процедил он, сдержавшись таки от крика. – Не знаю, зачем тебе понадобилось сознаваться во всех этих, явственно собранных со всего города, преступлениях. Может, ты умалишенный?
Вейдок поднял голову и пробормотал:
– Весьма похоже на правду.
Судья взял себя в руки.
– Теперь последуют вынужденные пояснения, которые попросила сделать для тебя, Таймон, эта леди. Ее ты, конечно же, узнал. Твоя осведомленность подсказывает мне, что ты, вне сомнения, знаешь,
– Ни сколько в этом не сомневаюсь, господин судья, – вежливо на этот раз ответил Таймон. – И прошу простить меня за мою несдержанность.
– Надеюсь, со временем ты осознаешь, что в тюрьме язык до добра не доводит, – ответил судья серьезно. – Извинение, впрочем, принято. А теперь позволь рассказать тебе о сути дела и предупредить.
– Слушаю внимательно, господин судья, – сказал Олли Таймон.
– Дело об убийстве священника Клода передано Инквизиции сегодня утром. Так положено по закону, – сказал судья. – И хотя давно известно, кто отправил святошу к его создателю и за что, ты бы ответил за его смерть сполна, поверь мне. Но среди ночи ко мне влетела эта леди, которую ты видишь здесь со мной. Она не побоялась явиться в неурочный час, поднять меня с постели и этим довольно сильно рассердить. Впрочем, учитывая некоторые обстоятельства, я выслушал юную леди и, приняв во внимание прошлую дружбу с ее уважаемым родителем, согласился выполнить одну просьбу.
Вейдок и Таймон молчали, делая вид, что сильно заинтересованы.
– Она пожелала поручиться за тебя, Таймон, – сказал судья. – Отрекомендовав тебя как своего подопечного. В качестве залога она внесла в королевскую казну сумму величиной в пятьсот глорий. Сумма немалая. Таким образом, дело из канцелярии Инквизиции исчезло, и теперь ты всего лишь бедолага, которого схватили стражники, по досадной ошибке приняв за преступника. И поэтому тебя отпускают из тюрьмы. Будешь возражать?
– Нисколько, господин судья.
– Хорошо. Впрочем, помни: за тебя поручились. Знаешь, что это значит?
– Понятия не имею, – честно ответил Олли.
– Это значит, что еще хоть раз появишься в Мареаполе или устроишь беспорядки в каком-либо ином месте, тебя вместе с твоим поручителем немедленно схватят. Поручителя ждет суд, а тебя – костер.
– Долгий пристрастный суд и мокрый, дымящий костер, – пробормотал Олли Таймон и обратился к девочке: – Дитя, ты не ведаешь, на что идешь. Старина Олли выйдет из темницы и уже назавтра обязательно что-нибудь натворит. Украдет драгоценности у ювелира или, чего доброго, подвергнет кого-нибудь разврату. Тебя отведут на лобное место и вздернут. И ты будешь показывать язык всем и каждому. Глаза твои выклюют городские вороны, а ноги обгрызут бродячие псы…
Леди Амелия побледнела. Она смутилась, но вида не подала.
– Это не самое страшное, что может произойти со мной, – ответила она дрожащим голосом, но высоко подняв голову. – Я не боюсь. К тому же, надеюсь, постоянно памятуя о том, что залогом его свободы служит чья-то шея, уважаемый Олли Таймон поостережется ввязываться в неприятности. Ведь так?
Олли осклабился, а Вейдок опустил голову.
– Истинно так, – сказал он за Таймона.
– В таком случае, не пора ли завершать беседу? – спросил судья торопливо. – Дела не ждут.