Омут
Шрифт:
Флешка такая маленькая, хрупкая, явно недорогая, таких по всему миру, наверняка, бесчисленное множество, скользит в пальцах, стоит только взять, и очень безобидно выглядит, но содержащаяся на ней информация - оружие. Ранившая, а может даже уничтожившая молодую девушку. Поэтому Алёне и держать её страшно. Вспоминаются кадры, Лилино бледное лицо и совершенно мёртвый взгляд, Мишин удар и снова слова Авдеева.
боже, как же теперь смотреть ему в глаза?
Дверь трещит. Отчим повышает голос. Мама ему вторит. Ромка курит, а она сама, сжав флешку в ладони, поднимается на ноги
– Верю, - произносит настолько твёрдо, насколько позволяет состояние.
– Спасибо, Ром.
Он вынимает сигарету изо рта, чтобы что-то сказать, но дверь, не выдержав натиска, распахивается, ударяется громко о стену и в комнате тут же появляются мать с отчимом. Тот окидывает её пронзительным и цепким взглядом, потом подлетает к сыну, резко дёргает его за плечо, разворачивая к себе лицом, и, сжав в кулаке ворот рубашке, дёргает на себя.
– Ты что тут устроил, сопляк, а?
– рычит в лицо. Встряхивает грубо и сильно. Угрожает напором.
– Ты кем себя, сучонок, возомнил?!
Брат мгновенно меняется, надевает броню, прячет себя, уязвлённого их разговором до самого нутра, за своей привычной нахальной маской и, посмеиваясь, выдыхает дым прямо Олегу в лицо.
– Ебать, пап, вот это похвала! Спасибо! Приятно, пиздец!
Олег снова его встряхивает и снова Ромке всё нипочём. Он лишь смеётся сильнее и весело подмигивает на её встревожено-обеспокоенный взгляд, молча успокаивая. Слегка кивает на сломанную дверь, мол, иди, нечего тебе тут смотреть, я разберусь, но девушка и шага сделать не успевает, как отчим бросает ей резкое:
– Стой там, где стоишь, Алёна, с тобой я чуть позже поговорю.
Разговор с ним… Особенно с ним! Последнее, что ей сейчас нужно и хочется, но тело слишком привыкло его слушаться, поэтому реагирует, как обычно, отдающей на языке горечью покорностью.
– А ты спрашивал её? Хочет она с тобой говорить?
– не может не вступиться Рома и недобро щурит глаза.
– Хули раскомандовался? Повторяю, она тебе не собачонка на поводке, чтобы так с ней разговаривать! Если не расслышал из-за возраста, то слуховой аппарат купи, потому что, блять, ещё раз в таком тоне Алёнке что-то скажешь и…
– И что?!
– голос Олега прибивает к земле, давит на плечи и задевает нервы, заставляя опасаться самого плохого.
– Что ты, щенок, сделаешь?!
– Хм-м-м, с чего бы начать, даже не знаю… - парень задумывается и, как ни в чём не бывало, вновь спокойно затягивается.
– Ты что предпочитаешь, отмучиться сразу или остаться на десерт и помучиться от души потом?
– Что.Ты. Несёшь.
– Бать, у тебя реально проблемы со слухом. Инна, - наигранно обеспокоенно поворачивается к мачехе, уже пожалевшей, что подняла на ноги мужа и рассказала о закрывшихся в комнате детях.
– Куда ты смотришь? Он же муж твой. Хуёвый, конечно, но уж какой есть… Почему не заботишься о нём?
Пока родители пытаются справиться с бешенством и не повестись на такую явную провокацию, он вновь кивает ей на дверь. Отрадная нерешительно мнётся, беспокоясь за него, просто потому что иначе не умеет, не знает и не помнит каково это за своего сводного брата не переживать и не бояться.
– С тобой всё будет хорошо?
– спрашивает одними губами.
Рома улыбается здоровым уголком губ. Искренне. И специально для неё.
всё, что я делаю - делаю ради тебя
Она, про себя моля всевозможные высшие силы, чтобы с ним ничего больше не случилось, и не думая, что будет потом, быстро проскальзывает сначала мимо отчима, потом мимо мамы, и торопится
98. Алёна
До Мишиного дома добирается с сумерками. Бродит по району, пытаясь вспомнить улицу, и, наконец, найдя нужный дом, замирает у ворот. Нажать на звонок страшно. Но ещё страшнее дать заднюю и предать свои принципы. В очередной раз. Поэтому на кнопку всё же после недолгой борьбы с собой надавливает, а потом ещё и ещё, когда за этим ничего не следует.
может, никого нет?
может, Миша сейчас с…
Трель звонка, наконец, обрывается и в динамике раздаётся слегка раздражённое:
– Кто?
– Алёна сглатывает, поворачивает к домофону голову, прижимая руки к груди, и Романов её узнаёт.
– Отрадная? Ты?
– Да, я… Можно… Можно мне зайти?
Он молча открывает ей двери и меньше чем через минуту девушка уже стоит на пороге дома не в силах посмотреть Мише в глаза. Страшно, горько и взгляд сам приклеивается к ссадине на внешней стороне его ладони. Той самой, которой он Рому…
– Алён?
Его голос звучит надтреснуто, совсем не как обычно - слегка лукаво и чуть с сарказмом, и это вдобавок бьёт по нервам. Отрадная знает, что Романов с Лилей не чужие друг другу люди. Что их связывает детство, воспоминания и что-то ещё, что видно невооружённым глазом. А ещё знает, что лучший друг Авдеева - очень хороший, чуткий, добрый и отзывчивый парень, готовый ради своих близких на всё, поэтому совсем не удивляется его острой и искренней реакции на произошедшее сегодня. Поступи кто-то также несправедливо к Роме, то она бы тоже не осталась в стороне, пропустила всё через себя, разделила его боль и обиду, сделав её своей, и… Почему “бы”? Алёна ведь уже так сделала однажды и возненавидела золотого мальчика с глазами цвета весны на долгих четыре года.
– Прости, что я… Вот так… Без предупреждения…
– Да ничего. Проходи, не стой в дверях.
– Спасибо, Миш, но, нет… Я ненадолго и…
Перейти к главному не хватает духа. Хочется молча протянуть ему флешку и малодушно сбежать, но такое поведение даже для неё - край.
– И… - судорожно тянет носом воздух, пытаясь сформулировать мысли в слова.
– И может быть ты всё-таки посмотришь на меня? Ты не сделала ничего постыдного и неправильного, чтобы прятать глаза.
Реальность обстоит иначе и постыдного с неправильным в её послужном списке хоть отбавляй, но всё же Миша прав. Разговаривать, смотря в пол, нельзя. Поэтому она с трудом поднимает голову и, встретившись с его взглядом, едва сдерживается, чтобы всё-таки не сбежать. Его красивые, чистые, небесно-голубые глаза, что всегда сверкали, светились, посмеивались, сейчас холодны и почти безжизненны. Такие же колючие, как аномальные заморозки в разгаре лета. Серьёзные. Тяжёлые. Резкие. Неугомонные кудряшки - тусклые. Обычно улыбчивое, приветливое лицо с небольшой долей заносчивости и с большой мальчишеского обаяния - бледное, острое, сумрачное. И весь он тоже будто истончал за несколько часов и одновременно потяжелел, давя теперь на неё своей сложной и неуютной энергетикой. Если раньше возле него хотелось греться и верить в лучшее, то в эту самую минуту желание было одно - посильнее натянуть на мгновенно озябшие ладони рукава демисезонной куртки и смириться с тем, что мир, в котором они жили, катится в никуда.