Омут
Шрифт:
Он ведь её тоже ненавидел. Долго и сильно. Он её на дух не переносил. Он… Он изначально не был перед ней ни в чём виноват.
97. Алёна
– Да, я тогда свалял дурака! Да, ошибся! Но это… Я запаниковал тогда, понимаешь?! Я думал, что его не тронут! Что Алека шманать не будут, он же тогда совсем мелким был! Что его узнают и… - судорожно вздыхает и упирается лбом в их ладони.
– Не учёл, что все
Брат говорит искренне. Вроде бы. И ей бы поверить ему как раньше. Алёне очень хочется это сделать, только картинка мира всё трескается и трескается, не прекращая.
– Если бы… То я бы никогда!
– вскидывает голову и смотрит открыто в глаза.
– Я не ангел, но и не конченный долбаёб, Лён, ты же знаешь, чтобы с ребёнком так… Да я сам был, блять, ребёнком!
Ребёнком, который очень нуждался во внимании родного отца и пытался добиться его любым доступным способом. Ребёнком, что ради своих целей уже тогда, в шестнадцать лет, шёл по головам.
– Я сразу тогда во всём им, ментам, признался, чтобы только Алека отпустили, но они не поверили, всё твердили про какую-то наркосеть, на которую мы должны были помочь им выйти, о премиях с повышениями грезили. А потом Кир с отцом своим явился… - его нижняя челюсть тяжелеет и под кожей проявляются желваки.
– Он меня даже слушать не стал, представляешь? Друг, сука! Лучший!
– кривая, жёсткая, с долей горечью усмешка кривит повреждённые губы.
– Послал меня нахуй при всех, брата забрал и ещё контакты моего отца ментам слил. Специально. Мог телефон бабки дать, но нет же… Наказать хотел. И наказал, что уж там… Даже сейчас наказывает. Взглядом вот этим твоим, Лён.
Отрадная моргает, наконец, отмирая. Ведёт плечами, пытаясь высвободить руки, но брат держит крепко и отпускать их не хочет.
– Сейчас не в нём дело… - не соглашается, с трудом говоря из-за того, как дерёт горло.
– Не он наказывает. А ты… Сам себя.
Роме её слова не нравятся и он раздражённо щерится.
– Кроха, я, конечно, понимаю, ты сейчас слишком шокирована, только это не повод защищать его напропалую. Я - не божий одуванчик, но и он - не жертвенный агнец. Да, ту ситуацию… Я тебе на эмоциях несколько не так тогда обрисовал, но…
– Но?
– Но сути это не меняет! А суть в том, что отец, что Кир, что Лиля, что Романов даже, заслуживали и заслуживают, чтобы пожалеть обо всём и, повторюсь, пожалеют! Как там говорят, с волками жить - по волчьи выть, да? Ну, так вот, я всех перевою. Главное, ты на моей стороне будь.
– Ромка, я же и так на ней была, - говорит чистую правду.
– Всегда.
– А сейчас?
Смотрит с выворачивающей наизнанку душу надеждой и вот сейчас Отрадной больно. Очень. И она, не выдержав, отводит взгляд, что им воспринимается
– Вот так, да?
– едко усмехается, неосознанно сжимая её ладони сильнее.
– Значит, его выбираешь всё-таки?
На этот вопрос Алёна совершенно не знает как ответить. Потому что не только в одном брате или Кире дело. Потому что слишком много неизвестных, которые ещё только предстоит найти. Потому что в эту самую секунду понимания как со всей открывшейся сегодня информацией жить не ощущает. Но знает что нужно сделать в первую очередь и хватается за эту мысль, как за спасательный круг.
– Уничтожь видео с Лилей. При мне. Полностью.
Парень смотрит на неё снизу вверх несколько секунд, прожигает непримиримым взглядом, изучает, словно, также как она сегодня, многое новое о ней узнал и теперь пытается определить - своя или чужая. Сестра или ещё одна предавшая его душа.
– Ты же понимаешь, что даже если я его уничтожу, то Гордеевой это никак не поможет?
– Да. Всё равно удали его, стери, отдай мне. Что угодно, Ром, только избавься от него.
– А то, что если бы я не поставил её на место, то она не остановилась бы, понимаешь?
– Рома, пожалуйста.
Он продолжает сверлить её взглядом ещё какое-то время, потом разжимает свои ладони и медленно выпрямляется. Не отрываясь, достаёт из кармана брюк зажигалку, пачку сигарет и маленькую самую обычную на вид чёрную флешку и протягивает ей. В этот же момент в коридоре слышатся шаги и мамин довольно-язвительный голос:
– …а я тебе говорила не оставлять его тут! Я говорила, Олег!
Ручка двери дёргается. Раз, два, три и раздаётся тяжёлое, свинцовое и холодное до мурашек:
– Алёна! Роман! Откройте. Немедленно!
Но они оба ничего из этого не замечают. Ни маму, ни Олега, ни сотрясающуюся под его напором дверь.
Брат, продолжая в одной руке держать флешку, другой отправляет очередную сигарету в рот и ловко прикуривает, несмотря на ходящие ходуном пальцы.
– Хочешь верь, хочешь нет, но на ней, - затягиваясь и морщась от боли в губе, кивает на пластмассовый прямоугольник в своей ладони.
– Единственная запись. Больше ни этого видео, ни такой флешки, нет ни у кого.
Потом. Она обязательно узнает у него потом то, как он узнал о существовании данной видеозаписи и у кого её раздобыл. И обязательно уговорит остановиться. Пока действительно не стало поздно. Наберётся сил, справится с пустотой за рёбрами, где жила вера в него и ему, и сделает всё, чтобы предотвратить эту беспощадную месть, которая никого не приведёт ни к чему хорошему.
– Могу на крови поклясться, если так не можешь поверить. Или на коленях. А могу и так, и так. Ради тебя я, вообще, всё могу, Лён.