Он убил меня под Луанг-Прабангом

Семенов Юлиан Семенович

– В равнине можно построить красивый город, - сказал шофер.
– Кхам Бут, когда был с рукой, нарисовал такой город: он весь стеклянный. Когда мы победим, в тот город станут приезжать люди со всего мира - отдыхать, и охотиться, и ловить рыб в горных потоках, стремительных как любовь, закончил он обязательной саванакетской цветистостью.

– Жаль только, - задумчиво улыбаясь чему-то своему, далекому, сказал Ситонг, - что у нас нет снега.

– А у нас жалеют, что мало лета, - сказал Степанов.

–

Всегда жалеют о том, чего нет, - сказал Ситонг.
– Вообще-то снег это очень красиво.

– В нем много высокой эстетики, - сказал Степанов, - особенно когда его вспоминаешь, а не идешь по нему босиком...

– А что такое эстетика?
– спросил шофер.

– Эстетика?
– переспросил Степанов и пожал плечами.
– Черт его знает... Наверное, это - когда уважают человека. В жаре нет эстетики, например.

– Жара - это ничто, - засмеялся шофер.
– Как же может ничто уважать человека?

– Жара - это нечто, - сказал Ситонг.
– Ведь ты реагируешь на нее?

– Я на нее потею, - ответил шофер, - а не реагирую.

Ситонг спросил Степанова:

– Ты любишь снег?

– Очень.

– Я тоже очень люблю снег, - сказал Ситонг.
– Я очень любил подниматься на фуникулере в Париже, когда шел снег.

Степанов вспомнил фуникулер в Татрах. Он тогда забрался на самую вершину - думал только посмотреть на Татранскую ломницу, но начался буран, и водитель фуникулера вошел в маленький ресторанчик, отряхнул с фуражки снег и сказал:

– Будем отдыхать.

В ресторанчике было четыре человека: краснолицый седой австриец в спортивной ношеной куртке, женщина-горнолыжница, сидевшая возле самого окна, парень, игравший на губной гармонике и Степанов. Водитель фуникулера ушел на кухню, и оттуда был слышен его рокочущий голос, - наверное, он пил пиво и поэтому так довольно рокотал.

Австриец спросил Степанова:

– У вас нет огня?

– Есть. Пожалуйста.
– Степанов протянул ему зажигалку, и австриец прикурил треснувшую, намокшую сигарету.

– Спасибо, - сказал австриец.
– Хороший снег, а?

– Снег дрянной, - сказал парень, перестав играть на губной гармошке.
– Если он не прекратится, надо будет здесь ночевать.

– Ну и прекрасно, - сказал австриец, - это ж приключение. Что может быть лучше приключений в нашей жизни?

Парень показал глазами на женщину, сидевшую спиной к ним возле окна, и ответил:

– Любовь лучше приключений.

Австриец громко крикнул:

– Эй, кто-нибудь!

Из-за занавески выскочила девушка и сказала:

– Просим вас...

– Сливовицы... Пять крат, - показал на пальцах австриец.

Девушка сделала испуганные глаза и побежала выполнять заказ.

– Девушка, - попросил ее Степанов, -

мне тоже. Пять крат.

Степанов вообще не хотел пить, но его всегда злило и обижало, когда за границей он видел седых, краснолицых буржуев, делавших то, что им хотелось делать.

– Приятно шумит ветер, - сказал австриец, - особенно это приятно, когда сидишь возле раскаленной печки и можно выпить.

Буран крутил все сильнее, и парень, спрятав губную гармошку, сказал:

– Пойду хлопотать о ночлеге.

Он посмотрел на женщину и, подойдя к ней, спросил:

– О вас позаботиться?

– Спасибо, - ответила женщина, не оборачиваясь, - не надо.

Парень пожал плечами и вышел. В ресторанчик, когда он открывал дверь, залетел снег - огромные белые хлопья. Они быстро растаяли, сделавшись грязными каплями воды на дощатом, плохо крашенном полу.

Австриец подошел к музыкальному автомату и бросил туда монетку.

Женщина обернулась и сказала:

– Какая громкая музыка.

– Разве это плохо?
– спросил австриец.
– Это хорошо, когда громкая музыка. Хотите выпить?

– Нет. Не хочу, - ответила женщина и, помедлив, добавила: - Благодарю вас.

Она была смуглой, но загар у нее был нездешний. Тут, в горах, загар бывает бронзовый, очень яркий, а потому - недолгий.

Австриец опрокинул подряд две рюмки, вытянул ноги, откинулся на высокую спинку и закрыл глаза.

– Боже ты мой, - сказал он, - как это хорошо, когда в горах шумит буран. Когда человечеству делается скучно, оно начинает войны. А горнолыжники, когда им скучно, уходят в буран, и у них проходит и скука и злость.

Степанов отошел к окну.

"Мело, мело по всей земле во все пределы, - вспомнил он, - свеча горела на столе, свеча горела..."

Женщина обернулась и поглядела на австрийца. Он курил, тяжело затягиваясь.

– Выключите, пожалуйста, эту дурацкую музыку, - попросила она.

Степанов сделал шаг к музыкальному автомату, но пластинка кончилась, и стало тихо, и особенно слышным сделался буран и рокочущий голос водителя фуникулера на кухне.

– Вам не холодно возле окна?
– спросил Степанов.

– Нет.

– Издалека приехали?

– Да, - ответила женщина и поднялась. Надев шапку, она вышла из ресторанчика.

Австриец поднялся и спросил:

– Посмотрите, она начала спуск?

– Куда?
– не понял Степанов.

– Вниз. Она всегда ждет бурана и спускается вниз через метель.

Степанов смотрел на снежную мглу, но ничего не смог увидеть.

Австриец застегнул свою куртку, допил сливовицу и сказал:

– Если бы эта женщина смогла меня полюбить, я был бы самым счастливым человеком в мире.