Она под запретом
Шрифт:
— Вы знаете, что мы сидим за столом именинника? — со значением сообщает сестра и тут же разражается смехом. — Родственный блат.
— Только мы вчетвером? — уточняю я.
— Нет, ещё родители Дани и Ладыгины, — она переводит хитрый взгляд на брата и начинает тихонько напевать: — Тили-тили тесто, у Арса есть невеста.
Арсений не удостаивает её шутливый выпад ответом, лишь кривит свой яркий рот в снисходительной усмешке. Мне становится некомфортно. Сестра ведь говорила, что у них с Инессой ничего серьёзного. Или с тех пор между ними что-то изменилось?
— Именинник
Заготовленного тоста у меня нет. Всё равно начну волноваться и забуду все слова. Поэтому решила импровизировать.
Родители Данила и Инессы уже сидят за столом, как и отчим. За две недели он успел вернуться в свой прежний вес, на смену серому цвету лица пришёл его обычный румянец. Выглядит совсем здоровым, и это не может не радовать.
— С днём рождения, — положив руку ему на плечо, я касаюсь губами гладко выбритой щеки. — Подарок будет вместе с тостом.
Отчим похлопывает меня по ладони, говорит спасибо. Желающих подойти к нему много, поэтому я сразу возвращаюсь на место. Место — это кресло между Арсением и Луизой. Слева сидят Ладыгины, справа — Косицкие. Такая рассадка, конечно, не случайна. Наверное, именно так Пётр видит свою будущую семью.
Мне снова становится неуютно, особенно когда Инесса, улыбнувшись мне в знак приветствия, тянется к уху Арсения, чтобы что-то ему сказать. Здесь не так уж и шумно. Что такого секретного можно обсуждать на дне рождения взрослого человека?
Он остаётся сидеть прямо, но продолжает её слушать. Я вижу, с каким удовлетворением смотрит в их сторону отчим и как улыбается мать Инессы. Этакое немое благословение. Моя ладонь, лежащая на столе, непроизвольно дёргается, и идеально начищенный фужер с глухим звоном валится на скатерть.
Теперь все взгляды устремлены на меня. Виновато улыбнувшись, я возвращаю его на место и мысленно ругаю себя за неуклюжесть. Хорошо, что он всё ещё пустой.
— Мне стоит пересесть? А то скоро вино принесут.
Арсений. Смотрит на меня снисходительно-иронично, и совсем не поймёшь, шутит он или говорит серьёзно.
— Инесса тебе этого не простит, — бормочу я и тут же прикусываю губу от собственной бестактности. Господи, надеюсь, никто из сидящих этого не услышал. Это же просто верх невоспитанности.
Но Арсений, конечно, услышал. Его бровь насмешливо дёргается вверх, в глазах мелькает нечто отдалённо напоминающее любопытство.
— Да, спасибо большое, — с облегчением киваю официанту, который в этот момент вклинивается между нами, чтобы налить воды.
Следующим разносят вино и празднование официально начинается.
Отчима много и красиво поздравляют. Импозантные мужчины в дорогих костюмах, чью речь я слышала по радио и в телевизионных интервью, один за другим встают и говорят о том, как они ценят дружбу с ним. В подтверждение своих слов иногда присовокупляют какую-нибудь занимательную историю с цитатами. Луиза эмоционально признаётся, что Пётр — человек,
— Блин, у меня сейчас тушь потечёт, — тихо ноет Луиза, вцепившись мне в локоть. — И у папы тоже глаза на мокром месте.
Я смотрю, как, моргая покрасневшими глазами, улыбается отчим, и тоже ощущаю резь в веках. Всё это Пётр заслужил: и любящих детей, и расположение всех этих людей, пришедших разделить с ним праздник. Потому что он человек с большой буквы.
— Я тоже постараюсь кратко, — откашлявшись, я нервно сжимаю в запотевшей руке микрофон. — В мире нет ни единого человека, которому я была бы настолько благодарна. Вы дали мне новый дом, образование, показали, каким красивым и разнообразным бывает мир. Стали лучшим отцом, о котором я когда-либо могла мечтать, — чувства, выставленные на всеобщее обозрение, заставляют голос дрогнуть, а глаза намокнуть. — Спасибо. Я тоже сделаю всё, чтобы вас не подвести.
На трясущихся ногах я опускаюсь в кресло и чувствую, как сестра сжимает мою руку. Поблёскивающие приборы сливаются в одно мутное пятно, и чтобы вернуть себе возможность видеть, мне приходится сморгнуть слёзы.
— Держи, — перед глазами появляется белый накрахмаленный треугольник. Я беру его нетвёрдыми пальцами и прикладываю к глазам. Арсений протянул мне салфетку.
— Ну что, молодёжь, общаетесь? — отчим опускает свои громадные ладони нам с Луизой на плечи. Взгляд довольный, чуточку захмелевший. Мы за ним пристально следили: он выпил не больше трёх бокалов вина.
— Как настроение, именинник? — осведомляется сестра, вместо того чтобы подтверждать очевидное. — Долго ещё планируешь зажигать на своём пати?
Отчим раскатисто смеётся и даже треплет её по голове. В честь юбилея любимого отца Луиза даже не пытается огрызаться за испорченную укладку.
— Думаю, ещё часик посидим, а потом поедем в Одинцово. Завтра с утра мяса пожарим, поплаваем, да, девочки мои?
Я улыбаюсь. Да, он немного пьян. Пётр редко пьёт, а потому быстро хмелеет.
— Тогда давай не дольше часа, ладно? — Луиза корчит просящую мордашку. — А то у меня скоро глаза начнут слипаться, а у Аины нога больная.
Я в очередной раз восхищаюсь тем, какой гибкой бывает сестра. Девять вечера для неё детское время, да и в сидячем положении нога меня не сильно беспокоит. Она за здоровье отца волнуется, но знает, что если начнёт раздавать наставления, то Пётр обязательно встанет на дыбы.
— Эх, хилая нынче пошла молодёжь, — усмехается он и лезет в карман за телефоном. — Скажу Денису, чтобы через час подъезжал.
У меня дома самый настоящий бардак, и лучше бы мне завтрашний день посвятить уборке, но разве можно отказаться от выходных в Одинцово? Тем более после того, как отчим назвал нас с Луизой «мои девочки».